Максим Велецкий - Маргиналии. Выпуск первый

В-третьих, авторство фрагментов постоянно оспаривается – мол, за Демокрита многое могли насочинять поздние авторы. Да, подложные цитаты и свидетельства имеют место – но если посмотреть его всю его доксографию по вопросам этики, то можно увидеть, что большинство фрагментов представляет собой вполне понятную и стройную систему. Так что аттестовывать его нравственное учение как противоречивое совсем не следует.

В области морали я вижу Демокрита прямым предшественником Аристотеля – в гораздо большей степени, чем Эпикура. Разумеется, речь не о теоретической разработанности этической проблематики – тут Аристотелю на голову уступает даже Платон. Речь о главном посыле Демокрита (как я его понимаю): человек обладает свободой воли и должен употребить ее на воспитание добродетели, принесение пользы обществу и достижению блаженной счастливой жизни через дружбу с достойными людьми, несуетность, умеренность и здравомыслие.

Так почему же эта связь почти всегда ускользает от историков философии – или же о ней говорится между делом (мол, да, вполне мог оказать влияние)? Я полагаю, у этой «слепоты» имеются две причины. Во-первых, историки слишком большое внимание уделяют онтологии – и считают этику интересной лишь в той степени, в которой оная с онтологией согласна. А раз у Демокрита между этими двумя областями имеется некоторый разрыв, то, соответственно, она списывается в архив как нелогичная. Во-вторых, как следствие, раз Демокрит – материалист, атеист и «детерминист» (тот, для кого законы природы не подчиняются Провидению), а Аристотель – идеалист, теист и «телеологист» (тот, для кого все сущее стремится к высшему, божественному совершенству), то их обоих нужно развести по разные стороны баррикад. Иначе получается нелогично – действительно, как два мыслителя, взгляды которых столь различны в вопросах устройства бытия, могут быть солидарны друг с другом в вопросах политики и морали? Такое допущение рушит всю эту бессмысленную концепцию противостояния идеалистов и материалистов.

Казалось бы, связь Демокрита с Аристотелем налицо – оба были эвдемонистами (теми, кто считает счастье главной целью жизни), оба проповедовали умеренность и благоразумие, оба говорили о важности общественного служения, оба считали, что для добродетели важны не только действия, но и мотивы действий (о чем, собственно, и говорится в выбранном фрагменте). Но сделать последний шаг – установить между ними преемственность – историки отказываются (по крайней мере, при написании учебников и обзорных работ), чтобы не нарушить схему «материализм/идеализм».

Такой пример превалирования теории над фактами должен нас не огорчать, а ободрять – изучать историю философии нужно не только по учебникам, но и по первоисточникам, потому что далеко не все можно вычерпать из научно-популярных изложений. А значит каждого, кто не пренебрегает изучением самих текстов философов, ждет много открытий. И самостоятельно делать такие открытия куда интереснее, чем получать готовую мудрость из вторых рук – ведь только так мы обретаем понимание , а не ограничиваемся запоминанием чужих пониманий.

«Позор, что у себя дома мы держим варваров на положении рабов, а в делах Эллады миримся с тем, что наши [ионийские – М. В.] союзники в рабстве у них. Когда-то, во времена Троянской войны, из-за похищения одной женщины наши предки вознегодовали настолько, что родной город преступника сровняли с землей. А сейчас, когда жертва насилия – вся Эллада, мы не желаем отомстить за нее, хотя могли бы осуществить свои лучшие мечты. Это единственная война, которая лучше, чем мир. Похожая больше на легкую прогулку, чем на поход, она выгодна и тем, кто хочет мира, и тем, кто горит желанием воевать: те смогут открыто пользоваться своим богатством, а эти разбогатеют за чужой счет. Во всех отношениях эта война необходима. Если нам дорога не пожива, а справедливость, мы должны сокрушить наших злейших врагов, которые всегда вредили Элладе. <���…> И честь и выгода требуют от нас отомстить нашим кровным врагам и отнять у варваров богатства, защищать которые они не способны».

Обратите внимание на то, как умело великий афинский оратор окучивает своих сограждан, мотивируя их на войну с Персией. Эта публичная речь, произнесенная в 380 году до н. э., имеет как бы две целевых аудитории (точнее, речь в целом рассчитана еще на несколько, но данный отрывок – на две). Во-первых, на искренних националистов и патриотов – причем не афинских, а именно общегреческих, ибо здесь идет разговор об Элладе в целом, а не только об Афинах. Во-вторых, на прагматичных сограждан, жаждущий славы и добычи.