Сергей Нижников - Генезис и развитие метафизической мысли в России

Пришедший из Византии и утвердившийся на Руси исихазм придал философскую глубину древнерусскому искусству, что особенно проявилось в творчестве Андрея Рублева (ок. 1360–1430). Он, как и его предшественник Феофан Грек (ок. 1340 – после 1405), был не просто иконописцем, но и видным мыслителем, в художественной форме выражавшим глубокие метафизические идеи. Философское осмысление жизни и смерти, вечного и преходящего пронизывает рублевскую трактовку канонических сюжетов. Следует заметить, что древнерусская живопись как философский источник еще недостаточно изучена, хотя в древнерусской культуре она занимала важное место: иконописец передавал философские идеи художественными средствами.

Знаменитая «Троица» Андрея Рублева является не только памятником живописи, но и философско-мировоззренческим источником. На ней три задумчивых ангела как бы ведут безмолвную беседу о смысле бытия. Композиция линий создает абрис самого мироздания, каждая деталь глубоко символична. Древо не просто дуб мамврийский, под которым праотец Авраам угощал явившихся ему трех странников, а древо жизни, познания и креста. Здание над левым ангелом не только архитектурная кулиса, дом Авраама, но понимание мира как благоустроенного града, крепко стоящего среди хаоса неорганизованного бытия. Гора над правым ангелом не просто пейзажный фон, но символ восхождения духа к вершинам познания высших тайн мироздания. Ветхозаветная Троица, таким образом, в пластически зримой форме выражает тринитарную модель мироздания. Поэтому она является не только памятником живописи, но и философско-мировоззренческим источником.

XIV век стал на Руси продолжением нового культурного движения в Византии, которое называют «Возрождением Палеологов». Переводческая деятельность, связанная с исихазмом, переходит и на Русь, где становятся известными творения таких аскетических отцов, как Василий Великий, Исаак Сирин, Иоанн Лествичник, Максим Исповедник, Симеон Новый Богослов и др. Кроме того, в 1371 году на Афоне был переведен и поступил на Русь текст Ареопагитик. Флоровский отмечает, что «на Руси было кому читать эти мистико-аскетические книги». Он называет эту эпоху «временем отшельнического и монастырского возрождения», веком Преп. Сергия, который повторяется лишь во второй половине XIX века с возрождением Оптиной пустыни и старчества в целом. Широкий диапазон влияния исихазма проявился также в монашеской практике «умной молитвы», в расцвете художественного творчества, приведшего во второй половине XIX века к появлению такого феномена, как творчество Достоевского.

В конце XV века вокруг новгородского архиепископа Геннадия , одного из крупных деятелей отечественной культуры того периода, создается литературно-переводческий кружок, приглашаются специалисты с Запада. Целью его деятельности является создание полного славянского перевода Библии. Для этого пришлось сделать ряд переводов не только с греческого, но и с латинского, древнееврейского и немецкого языков. Создание полного славянского переложения Библии было не менее значительным событием в культурной жизни России, чем перевод на немецкий, осуществленный в начале XVI века Лютером.

Носителем эллинской мудрости и византийской учености на Руси был Максим Грек (ок. 1470–1556), ставший подлинной вершиной развития древнерусской философской мысли в XVI веке, создавший более 350 оригинальных сочинений и переводов, оказавший неизгладимое воздействие на мышление русского общества. Философию он понимал как то, что восхваляет целомудрие, мудрость и кротость, что способствует установлению добродетели и порядка в обществе. Миссия философа ценилась им выше царской. Он разделял философию на внешнюю, светскую и внутреннюю, христианскую. Если первая полезна в познании мира и «исправлении мышления», то вторая служит спасению души человеческой.

В XVI веке возник спор среди русских подвижников. Внешней причиной к тому послужили разногласия в вопросе о монастырских селах и казни еретиков. По сути же, отмечает Флоровский, «спор шел о самых началах и пределах христианской жизни и делания», где «столкнулись два религиозных замысла, два религиозных идеала». Трудность истолкования данного спора состоит в том, что «здесь сталкиваются две правды ». И всего труднее понять преп. Иосифа Волоцкого (1440–1515) и его правду социального служения и «общежительного» идеала, своего рода «хождение в народ», в котором тогда была великая потребность. Самую монашескую жизнь он рассматривал и переживал «как некое социальное тягло, как особого рода религиозно-земскую службу». Но проблема возникает здесь тогда, когда «самое молитвенное делание у него изнутри подчиняется социальному служению, деланию справедливости и милосердия». И монастырские села, как считает Флоровский, ему нужны были «из этих филантропических и социальных побуждений», и монастыри поэтому у него превращаются в странноприимные дома. Флоровский отмечает, что опасность здесь кроется в «перенапряженности социального внимания». Кроме того, при всей своей книжности Иосиф был равнодушен к вере как внутренне-духовному творчеству. Она сводилась к внешнему благолепию и благочинию, но не к богословию и высотам созерцательной молитвы. Его « Просветитель», по словам Флоровского, почти без остатка разлагается в ряды выборок и свидетельств. В целом деятельность иосифлян «не благоприятствовала культурному подъему».