Геннадий Степанов - Искусственный ложный Разум и Мир

Единственная, и притом огромная, польза правил, примеров, получаемых извне, именно в том и состоит, что они усиливают искусственный интеллект.

Что же касается правильности и точности функционирования искусственного интеллекта, то они скорее наносят ему обычно некоторый ущерб, так как они лишь редко выполняют адекватно условия примера (как casus in terminis). К тому же правила нередко огрубляют запрограммированную информацию, которую необходимо, чтобы усмотреть пример в их общей форме и полноте, независимо от частных обстоятельств опыта, и, в конце концов, тупопользуются правилами в качестве формул.

Таким образом, используемые примеры суть подпорки, без которых не может обойтись современный искусственный интеллект.

По Канту отсутствие способности приобретения знаний ( поучению) у искусственного интеллекта, собственно, то, что для человека называют глупостью, и против этого недостатка в природе нет лекарства.

Тупой, глупый или «ограниченный» искусственный интеллект, которому недостает рассудка и выработке собственных понятий, может путём обучения достигнуть даже определённой «учёности» в некоторых областях познания, но эта «учёность» не страхует его от ошибок (возможно весьма трагических).

Для приобретения знаний по Канту ( поучению) следует обращаться собственно к наукам об объектах. Поскольку в этих науках об объектах должно быть осуществлено познание метаразумом, то кое-что в них должно быть познано a prioriпо Канту, и поэтому познание метаразума может относиться к своему предмету двояко по Канту, а именно:

– либо просто определять этот предмет и его понятие (которое должно быть дано другим путем);

– либо сделать его действительным.

Первое означает теоретическое, а второе – практическоепознание метаразумом по Канту.

Математика и физика по Канту – это две теоретические области познания метаразумом, которые должны определять свои объекты a priori, первая совершенно чисто, а вторая чисто, по крайней мере, отчасти по Канту, а далее – также по данным иных источников познания.

Согласно Канту, с самых ранних времен, до которых простирается история человеческого разума, современная математика пошла верным путем науки у достойных удивления у древних греков. Однако не следует думать, что математика так же легко нашла или, вернее, создала себе этот царский путь по Канту, как логика, в которой человеческий разум имеет дело только с самим собой. Наоборот она долго действовала ощупью (особенно, у древних египтян), и перемена, равносильная революции, произошла в математике благодаря чьей-то счастливой догадке, после чего уже нельзя было не видеть необходимого направления, а верный путь науки был проложен и предначертан на все времена и в бесконечную даль по Канту.

До нас, по Канту, не сохранилась история этой революции в способе мышления. Не сохранилось также имя счастливца, произведшего эту революцию. Однако легенда, переданная Диогеном Лаэртским, сообщающим имя мнимого изобретателя ничтожных, по общему мнению, даже не требующих доказательства, элементов геометрических демонстраций, показывает, что воспоминание о переменах, вызванных первыми признаками открытия этого нового пути, казалось чрезвычайно важным в глазах математиков и потому оставило неизгладимый след в их сознании. Но свет открылся по Канту тому, кто впервые доказал теорему о равнобедренном треугольнике (безразлично, был ли это Фалес или кто-то другой). Он понял, что его задача состоит не в исследовании того, что он усматривал в фигуре или в одном лишь ее понятии, как бы, прочитывая в ней ее свойства, а в том, чтобы создать фигуру посредством того, что он сам a priori, сообразно понятиям мысленно вложил в нее и показал (путем построения). Он понял, что иметь о чем-то верное априорное знание он может лишь в том случае, если приписывает вещи только то, что необходимо следует из вложенного в нее им самим сообразно его понятию.

Естествознание по Канту гораздо позднее попало на столбовую дорогу науки, поскольку оно основывается на эмпирических принципах. Ясность для всех естествоиспытателей, при познании природы, возникла тогда, когда Галилей стал скатывать с наклонной плоскости шары с ним самим избранной тяжестью. Эта ясность по Канту подтвердилась тогда, когда Торричелли заставил воздух поддерживать вес, который, как он заранее предвидел, был равен весу известного ему столба воды, или когда Шталь в еще более позднее время превращал металлы в известь и известь обратно в металлы, что-то выделяя из них и вновь присоединяя к ним