Орлов Дмитриевич - Этнос и глобализация - этнокультурные механизмы распада современных наций

Политической компонентой экзистенциального кризиса становится кризис государственной идеологии и национальной идеи, понимаемой как система представлений не столько об общем прошлом, сколько о целях, смыслах и путях развития общества. С одной стороны, социокультурная фрагментация вызывает размывание национальной идеи, с другой стороны, начинается процесс идеологического отчуждения нижних страт общества от идеологии, транслируемой элитами (СССР, Российская империя).

Реакцией на ревизию культурных и ценностных основ бытия становится обращение части элит к ортодоксальным и нетрадиционным формам религии и эзотерическим идеологиям, что также фрагментирует общество и размывает идентификацию индивида с государством, его идеологией и системой власти. Дифференциация общенациональной культуры на субкультуры особенно ярко проявляется в сфере литературы и искусства.

Нарастание социальной и культурной дифференциации, смещение культуры господствующих элит в направлении гедонизма и индивидуализма бросают социальный вызов подчиненным стратам общества и способствуют их отчуждению от элит.

Общепризнанным маркером политической катастрофы является нарастание социального расслоения между элитами и нижними стратами общества. Однако имущественное расслоение опасно не само по себе, а возникновением различий образа жизни и структур повседневности элит и населения. Различие в образе повседневной жизни разрушает общую идентификацию социальной общности и, как следствие, систему властных отношений, необходимое условие функционирования которой – общая групповая принадлежность и идентичность.

Известно, что нормативные представления нижних страт о социальной справедливости допускают весьма значительное социальное неравенство, связанное с различием социальных ролей. Однако это определяемое социальными ролями и статусами неравенство в рамках социальной общности имеет пределы, выход за которые провоцирует необратимую деидентификацию «низов» с элитами («мы» и «они»), которое позже находит выход в форме неподчинения, несотрудничества, а на определенном этапе и «бунта», как активного насилия социальной периферии в отношении элит.

Феномен «относительной социальной депривации», как выхода социального неравенства за пределы субъективных норм социальной справедливости, провоцирующего активное неподчинение и несотрудничество с властью, подробно рассмотрен в классическом труде Т. Гарра «Почему люди бунтуют» (1970) 406. Однако Т. Гарр концентрировал внимание на проблеме насилия («бунта»), как крайней формы несотрудничества, в то время как разрушение оснований власти обычно протекает в латентной форме, создающей впечатление политической стабильности и управляемости общества вплоть до момента политической катастрофы, когда правящая элита превращается в механическую совокупность физических лиц.

Таким образом, еще одним социальным маркером политической катастрофы является феномен относительной социальной депривации, понимаемой как рост убежденности нижних страт общества в социальной несправедливости, выходящий за общественно приемлемые пределы неравенства в рамках группы, что ведет к распаду нации, как социальной общности, и связанной с нацией системы политической власти.

Поворотным моментом развития политической катастрофы является поворот правящих элит к ужесточению политического режима, вплоть до установления диктатуры. Однако во многих случаях именно попытки «укрепить власть» репрессивными мерами стали спусковым механизмом катастрофы.

Реакцией правящей части элиты на нарастание социального кризиса становится ставка на ужесточение политического режима вплоть до диктатуры и практики государственного терроризма.

Вместе с тем, именно усиление властной монополии и «закручивание гаек» не раз становилось спусковым механизмом политических катастроф, провоцирующим внезапный паралич всей вертикали власти, в том числе самих структур «легитимного насилия», которое традиционно считается основой политической власти.

Это показывает, что само по себе непосредственное насилие, даже легитимное, не столько «создает» власть, сколько окончательно разрушает докризисные властные институты и социальные структуры, создавая «институциональный вакуум», в котором обычно в форме гражданских войн и социальных революций создаются новые социальные структуры и новые отношения власти.