Фелире Фернандес-Арместо - За пределами разума - что мы думаем и как мы к этому пришли

Итак, память и воображение взаимосвязаны. Однако некоторые философы с этим не согласны. Например, Аристотель утверждал, и вполне справедливо, что воспоминания относят нас в прошлое, то есть в часть объективной, а не вымышленной реальности. Но жизнь иногда противоречит здравому смыслу, перемешивая факты и вымысел.

Ложные воспоминания похожи на продукт воображения, их также характеризует некая творческая составляющая. Они сродни фантазиям и иллюзиям. Искажая свои воспоминания, мы создаем некую новую реальность: переплетаем и смешиваем события прошлого с вымышленными фактами. Без подобного опыта жизнь была бы скучна. Дэниэл Шактер, когнитивный психолог, профессор Гарвардского университета, изучал особенности работы мозга в момент активации механизмов памяти. Он отметил тот факт, что плохая память ограждает наш мозг от информационных перегрузок – она избавляет нас от ненужных воспоминаний ради того, что действительно важно.

Если бы женщины помнили свою боль при родах, то вряд ли согласились бы повторить этот опыт снова. Социальным и сетевым работникам приходится «очищать» свою память, чтобы не хранить в ней имена и лица людей, помнить о которых им больше нет необходимости, а солдаты никогда не вернулись бы на передовую если бы не умели подавлять свои воспоминания об ужасах войны. Старики хранят несколько приукрашенные воспоминания о своих подвигах, забывая при этом то, что помнить не стоит. Мы подменяем реальные воспоминания тем, что создало наше воображение. То, что мы якобы вспоминаем под гипнозом или в ходе психотерапии, вполне может быть вымыслом или искажением. Но подобные воспоминания могут в том числе обладать и большой целительной силой.

Мы вполне способны смириться с нестабильностью и непредсказуемостью наших личных воспоминаний, однако при попытке как-то зафиксировать их получается то, что называется социальной памятью: общепринятая версия прошедших событий, в которых никто из нас не имел возможности участвовать. Но и здесь не обойтись без личной заинтересованности и желания приукрасить. Пропаганда возводит вымысел на пьедестал – создает на его основе учебники, размещает его на рекламных плакатах и вплетает в ритуалы и традиции. Таким образом, социальная память также не может гарантировать достоверность исторических и культурных фактов. Если бы психологи нашли способ каким-то образом определять наличие синдрома ложной памяти у людей, историки смогли бы использовать это при оценке правдивости событий на уровне народов и эпох.

Слуги правосудия, возможно, захотят возразить. Сходство памяти и воображения ставит под сомнение ценность признаний и показаний. В суде не должно быть места вымыслу – только реальным фактам. Однако свидетельские показания редко бывают четкими и однозначными. Приведу пример одной вымышленной истории, которая звучит вполне правдоподобно. В 1922 г. Рюноскэ Акутагава написал короткий рассказ «В чаще», вдохновивший в дальнейшем Акиру Куросаву на создание гениальной киноработы «Расемон». Сюжет: свидетели убийства дают противоречивые показания, а шаман выслушивает признание духа убитого. Но у читателей и зрителей остается ощущение недосказанности. Все показания выглядят неубедительно и ненадежно. «Ты была вся в золоте», – поет стареющий любовник в мюзикле «Жижи». Девушка поправляет его: «Я была одета в голубое». – «О да, – отвечает он, – я отлично это помню». Мы все запоминаем события одинаково плохо.

Относительно неразвитая память способствует развитию воображения. Каждое ложное воспоминание есть вклад в создание новой реальности и нового будущего.

Искаженные воспоминания способствуют развитию воображения, но не являются его единственным источником. Для этого требуется то, что Роберт Арп, специалист в области биомедицины, назвал «сценарием визуализации». Этот сценарий лежит в основе практического воображения. Арп связывает его развитие с психологической адаптацией наших далеких предков из семейства гомининов, происходившей в процессе изготовления сложных орудий труда, таких как, например, охотничье копье. До определенного момента никому в голову не приходило превратить палку в метательное копье и в дальнейшем усовершенствовать его, прикрепив острый наконечник.

Сравнение с животными в этом контексте было бы не совсем корректным: животные тоже способны использовать палки разными способами. Шимпанзе могут с помощью палки дотягиваться до различных объектов, вытаскивать их, скажем, из воды, или сбивать с веток орехи. Также обезьяны могут использовать палки для устрашения сородичей в борьбе за территорию или самку. То, что шимпанзе не могут вообразить палку в роли копья, говорит лишь об их ограниченной физической способности бросать что-либо на дальние расстояния. Нечеловекообразные обезьяны, не умеющие метать предметы, находят иное практическое применение палкам, и это тоже воплощение определенного «сценария визуализации». Многие животные используют воображение для достижения цели. Когда крыса ищет выход из лабиринта, разумно предположить, что она осознает то, что делает. Когда путем проб и ошибок моя собака разрабатывала свой гениальный (но, к сожалению, провалившийся) план по поимке белки, она, по-видимому, имела определенные представления и ожидания на этот счет.