Н. Воскресенский - Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века

Когда Петр писал свои законы и их проекты, он сам одновременно еще постигал «неимоверные», по его словам, истины различных наук и насаждал только еще азы юридических дисциплин в нашей стране. «Пришли к нам две книжки, что называются “Зеркало каменданское”, и третью – “О политике”, маленькую», – писал Петр Брюсу в 1709 году, 21 февраля [1633]. В 1715 году он требовал в указе своему послу в Вене, Веселовскому [1634]: «Также сыщите книгу Юрисьпруденции. А как их сыщешь, надобно тебе съездить в Прагу и там в езувитских [1635]школах учителем говорить, чтоб они помянутые книги перевели на славенский язык» [1636]. При этом Петр, предвидя затруднения, обещал помочь пражским учителям присылкой студентов из Киевской духовной академии [1637], знающих латинский язык, «чтобы несходные речи на нашем языке изъяснить». Они-то и были проводниками первоначальных политических знаний в России, начиная с выработки и установления юридических терминов, – так же, как много лет спустя Сперанский, при новых условиях на новом этапе, явился выразителем созревшей уже политической и юридической мысли. Свой указ Петр закончил следующим собственноручным распоряжением: «В сем гораздо постарайся, понеже нам сие гораздо нужно» [1638]. Историк никогда и ни по каким побуждениям не должен упускать из виду исторической перспективы. И при всем том, как мы постараемся показать ниже, он не будет так уж «жестоко» разочарован, если [и] будет ожидать увидеть в реформах Петра черты планомерности и систематичности.

Второе возражение – относительно «откровенных признаний» Петром ошибок в своей законодательной работе. Высказанное им однажды признание неудачности одного своего законодательного мероприятия не следует обобщать и считать признанием Петра в ошибочности и необдуманности большей части или всей своей законодательной работы вообще – «как дела недомыслия». В отличие от других правителей, склонных оправдывать изменением обстоятельств издание неудачных законов и замену их потом на прямо противоположные нормы, Петр позволил себе один раз в своей правотворческой работе откровенно и несколько простодушно признать один свой закон изданным «не осмотрясь» [1639], причем, по нашему мнению, это не то же самое, что «не рассмотря». Этого оказалось достаточно, чтобы такое искреннее признание законодателя историки стали считать общей оценкой им самим своего правотворчества [1640]. Между тем отменяемая в данном случае норма была не ошибкой, а опытом применения на практике сначала одной, а вскоре затем другой, противоположной меры, исканием решения – по-разному – весьма важной проблемы. Область же применения нового закона до самого конца империи являлась одной из важнейших в государственном управлении, так как [этот] закон касался состава и разграничения компетенции Сената – высшего органа управления – с одной стороны и подчиненных ему учреждений, особенно органов ревизии и контроля, – с другой. Петр уловил и выразил это разграничение со свойственными ему тонкостью и точностью мысли и языка: «Дабы сенатские члены партикулярных ([а] именно коллежских. – Н. В. ) дел не имели, но непрестанно трудились о распорядке государства и правом суде и смотрели б над колегиями, яко свободные от них; а ныне сами, будучие во оных, как могут сами себя судить?» [1641]

Поставленный впервые Петром вопрос об отношении Сената к верховной власти и органам подчиненного управления решался по-разному в течение двух последующих столетий. Изменения в составе Сената, сделанные самим Петром, а также учреждения, установленные его преемниками: Верховный тайный совет, Кабинет, Конференция министров и т. д., до Государственного совета включительно, – все это решения поставленной Петром проблемы.

Тот же характер далекого от «недомыслия» опыта, отмены временно введенной меры, имели также указы от 4 апреля 1722 года – об ограничении разделения суда и администрации, по крайней мере для первой инстанции [1642], и от 31 января 1724 года – об ограничении производства лиц не из шляхетства на высшие коллежские должности [1643], и в частности на фискальские [1644].

Чтобы правильно понять и разрешить вопрос о плане и системе в реформах Петра I, необходимо предварительно выяснить и точно определить термины и понятия, которые при этом употребляются. Попытаемся дать такое определение.

Термины «план», «плановость», «планомерность», «система», «систематичность» предполагают, прежде всего, активность, творческое отношение лица, правительства или общества к его [собственной] работе, безразлично – теоретической или практической, и, следовательно, прямо противоположны понятиям «случайность», «самотек», «стихийность», «безучастность», «беспорядочность», «суматоха», «путаница» и т. п. Что же преобладало в практической деятельности Петра и в его правотворчестве – активное ли, творческое воздействие на жизнь или рабское следование за ее стихийным течением и за случайными указаниями случайных прожектеров, своих и иностранных? Ответим на этот вопрос свидетельствами источников.