Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Наиболее очевидным образом это не так для мира в целом: большей части человечества теперь живется гораздо лучше. Двугорбый верблюд стал одногорбым; тело слона стало размером с настоящего слона; крайняя бедность резко сократилась и, возможно, исчезнет вовсе; и международный, и всемирный коэффициенты неравенства снижаются. Да, надо признать, что бедное население мира действительно стало богаче за счет американского среднего класса, и, будь я американским политиком, я бы не стал открыто утверждать, что этот компромисс того стоил. Но как граждане мира, глядя на человечество как на единое целое, мы должны сказать: несомненно, стоил.

Но даже в низшем классе и низшем слое среднего класса богатых стран скромный прирост доходов не означает снижения уровня жизни. В сегодняшних дискуссиях о неравенстве наше время часто сравнивают, не в его пользу, с золотым веком высокооплачиваемого и уважаемого промышленного труда – веком, который ушел в прошлое по вине автоматизации и глобализации. Эту идиллическую картинку опровергают свидетельства современников о суровой жизни рабочих в ту эпоху – как журналистские книги-расследования, такие как «Другая Америка» Майкла Харрингтона (The Other America, 1962), так и реалистичные киноленты (скажем, «В порту», «Конвейер», «Дочь шахтера» или «Норма Рэй»). Историк Стефани Кунц, разоблачающая в своих работах ностальгию по 1950-м, добавляет к этим свидетельствам цифры:

Свыше 25 % американцев, от 40 до 50 миллионов человек, жили в середине 1950-х за чертой бедности, и в отсутствие продуктовых талонов и программ муниципального жилья это была прямо-таки отчаянная нищета. Даже в конце 1950-х треть американских детей были бедны. 60 % американцев старше шестидесяти пяти получали в 1958 году доход менее тысячи долларов, значительно ниже 3–10 тысяч, которые считались достаточными для принадлежности к среднему классу. У большинства пожилых не было и медицинской страховки. В 1959 году только половина населения имела денежные сбережения; четверть вообще не имела ликвидных активов. Даже если мы будем рассматривать только семьи белых коренных американцев, каждая третья из них не могла нормально прожить на зарплату главы семьи [319] Coontz 1992/2016, pp. 30–31. .

Почему же публика все равно убеждена, что экономика находится в состоянии стагнации, несмотря на тот очевидный факт, что качество жизни повысилось за последние десятилетия? Экономисты указывают на четыре фактора, из-за которых статистика неравенства создает превратное представление о том, как мы живем, причем каждый из них связан с одной из тем, которые мы уже рассмотрели.

Первый фактор связан с разницей между относительным и абсолютным благосостоянием. Точно так же, как все дети не могут показывать в школе результаты выше среднего, признаком стагнации не является то, что доля доходов, приходящаяся на беднейшую пятую часть населения, не увеличивается со временем. Для оценки благосостояния важно, сколько люди зарабатывают, а не какое место в рейтинге они занимают. В своем недавнем исследовании экономист Стивен Роуз разделил население США на классы, используя фиксированные суммы дохода, а не квантили. К «бедным» он отнес тех, кто получает от 0 до 30 000 долларов 2014 года на семью из трех человек, к «низшему слою среднего класса» – тех, кто получает от 30 000 до 50 000, и так далее [320] Rose 2016; Horwitz 2015. . Роуз установил, что в абсолютных показателях благосостояние американцев растет. С 1979 до 2014 года доля бедных американцев упала с 24 % до 20 %, доля низшего слоя среднего класса – с 24 % до 17 %, а среднего класса – с 32 % до 30 %. Куда же делись все эти люди? Многие из них переместились в верхний слой среднего класса (доходы от 100 000 до 350 000 долларов), доля которого выросла с 13 % до 30 % населения, и в высший класс, представители которого составляют теперь не 0,1 %, а 2 %. Средний класс обезлюдел отчасти по той причине, что растет число состоятельных американцев. Неравенство, несомненно, увеличилось – богатые богатеют быстрее, чем средний и низший классы, – но благополучие всех (в среднем) растет.

Второе недоразумение возникает, когда люди путают анонимные и лонгитюдные данные. Если, скажем, самая бедная пятая часть населения Америки никак не продвинулась вперед за двадцать лет, это не значит, что сантехник Джо получает в 2008 году столько же, сколько в 1988-м (или немного больше – просто потому, что выросла стоимость жизни). Люди зарабатывают все больше с возрастом и опытом, они меняют низкооплачиваемую работу на более прибыльную, поэтому Джо мог перейти из беднейшей пятой части, например, в среднюю пятую часть, а его место в низшем слое занял более молодой мужчина, женщина или иммигрант. Масштабы этого круговорота никак не назовешь скромными. Недавнее лонгитюдное исследование показало, что каждый второй американец в течение хотя бы одного года своей трудовой жизни находился среди десятой части населения с самыми высокими доходами, а каждый девятый побывал в одном богатейшем проценте (хотя с большой вероятностью там не задержался) [321] Конкретные люди перемещаются в верхние 1 % или 10 %: Hirschl & Rank 2015. Horwitz 2015; Sowell 2015; Watson 2015. . Это может быть одной из причин, по которым для восприятия людьми экономической ситуации характерен «разрыв в оптимизме» (когнитивное искажение типа «у меня все хорошо, но у других все плохо»): большинство американцев убеждено, что за последние годы уровень жизни среднего класса снизился, тогда как их личный уровень жизни вырос [322] Разрыв в оптимизме: Whitman 1998. Разрыв в оптимизме при оценке экономической ситуации: Bernanke 2016; Meyer & Sullivan 2011. .