Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

«Впрочем, всеми изображенными в высочайшем Вашего Императорского Величества рескрипте предписаниями буду я руководствоваться и доносить всеподданейше, если что-либо впоследствии касательно видов венского кабинета откроется» [2167] Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 300. .

Увы, это столь тонко написанное послание не могло остановить самого похода в Швейцарию, но имело, несомненно, влияние на скорое охлаждение дружеского отношения Павла I к австрийскому кабинету и Францу I.

В эти же дни в далекую Гатчину прибыли сведения из Вены и суворовский адъютант Кушников с реляцией о победе при Нови. Император был так доволен, что очень тепло написал Суворову 25 августа (старый стиль):

«Не знаю что приятнее, вам ли побеждать, или мне награждать за победы; но Мы оба исполняем должное: Я как Государь, а вы как первый полководец в Европе <���…> Посылаю награждение за взятие Сераваллы; а вам, не зная что уже и давать, потому что вы поставили себя выше награждений, определил почесть военную, как увидите из приказа, сегодня отданного. Достойному достойное. <���…> Прощайте князь, живите, побеждайте Французов и прочих…» [2168] Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 2. – С. 57.

Самодержец не кривил душой: мы уже видели, что за падение Мантуи Рымникский был превращен в князя Италийского [2169] РНБ ОР. Ф. 755. Т. 3. Л. 82. . Действительно, что может быть выше как награда для того, кто уже давно был кавалером высших степеней всех российских орденов? Но Павел I сумел изобрести весьма почетную награду: 24 августа 1799 г. он отдал по армии российской следующий приказ:

«В благодарность подвигов князя Италийского, графа Суворова-Рымникского, гвардии и всем Российским войскам, даже в присутствии Государя, отдавать ему все воинские почести, подобно отдаваемым особе Императорского Величества» [2170] Там же. Л. 84. .

С этой наградой Суворов по объему почестей уже превосходил не только Румянцева, но и Потемкина-Таврического. По праву и за заслуги он становится кем-то вроде древнеримского полководца, удостоенного права триумфа при возвращении из победоносного похода в вечный город. Слава его сравнялась с мерой сил и возможностей человеческих.

Желая быть последовательным в своей щедрости, на следующий день, 25 августа (старый стиль), император написал герою новый рескрипт:

«Отличие, сделанное вам Его Величеством Королем Сардинским, Я от всего сердца позволяю вам принять; чрез сие вы и Мне войдете в родство, быв единожды приняты в одну Царскую Фамилию; потому что владетельные Особы между собою все почитаются роднею» [2171] Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 2. – С. 95. .

Такие награды могли бы удовлетворить честолюбие любого смертного. Но наш герой после победы при Нови, не зная еще о милостях императора, хотел высших иностранных отличий. Возможно, так желал он заглушить горечь от несправедливостей и придирок Гофкригсрата и Тугута, ибо в следующие после победы дни он в письме жаловался Растопчину [2172] Военный журнал. – СПб., 1812. – Кн. 22. – С. 63–64. :

«Русский Бог велик… охают французы, усмехаются цесарцы… а здесь хоть и победно, но тяжело. <���…> И в Англии мною довольны, и шифр мой на праздниках [2173] Огненный «транспарант» на фейерверке. , и Семен Романович [2174] Граф Воронцов, русский посол. меня хвалит!.. а у меня чулки спустились…» [2175] Суворов А. В. Письма. – С. 350.

Столь простодушным образом намекает Суворов на желание получить высший английский орден Подвязки. Зачем он ему? Неужели непомерное честолюбие и старость помрачили этот дотоле столь ясный разум? Ведь он хорошо знал цену наградам, столь часто обесцениваемым ничтожностью награждаемых. А может, наш герой хочет их тусклым блеском ослепить и зачаровать скорыми шагами приближающийся неизбежный конец земных обид и сожалений? Думается, дело не в этом. Суворов тоже человек, он высочайший мастер своего нелегкого дела, а истинному мастеру остро хочется похвалы среди ценителей и знатоков и, что греха таить, восторгов очарованной публики. И награда, подобная ордену Подвязки, есть всего лишь законный знак заслуженного признания таланта. Кроме того, он мог разумно полагать, что чем больше будет ему почесть, тем громче станет слава России.

Однако же оставим теперь в стороне вопросы этического характера, ибо в Швейцарии дела стали приобретать дурной оборот. Едва 3 и 4 августа (старый стиль) русский корпус Римского-Корсакова прошел к швейцарской границе на севере у Шаффхаузена, как эрцгерцог Карл начал готовиться покинуть страну и идти на север, в Германию. Русский генерал, располагавший всего 27 тысячами человек, из них – 7,3 тысячи кавалерии, малопригодной в горах, за исключением казаков (около 3000 [2176] Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 2. – С. 116. ), резонно протестовал против того, чтобы занять позиции, удерживавшиеся 58 тысячами австрийцев. Эрцгерцог занял двойственную позицию: как дисциплинированный генерал он должен был вывести войска тотчас, но как настоящий военный с приходом русских он хотел попытать боевого счастья, имея теперь перевес над армией Массена.