Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

Как видим, бытовая непритязательность героя, вышедшая из стремления усвоить привычки солдат, чтобы глубже постигнуть их дух и мысли, стала теперь неотъемлемой частью образа жизни полководца. Конечно, она поражала, до известной степени шокируя воспитанного в духе дворянства французского офицера. Посмотрим, как наблюдатель описывает характер русского гения:

«Фельдмаршал Суворов один из самых необыкновенных людей своего века. Он родился с геройскими качествами, необыкновенным умом и с ловкостью, превосходящей, быть может, и его способности и ум. Суворов обладает самыми обширными познаниями, энергическим, никогда не изменяющим себе характером и чрезмерным честолюбием [1583] Речь о высоком честолюбии, двигающем душой, стремящейся к подвигам. . Это великий полководец и великий политик, несмотря на сумасбродства, которые он себе позволяет» [1584] Русская старина. – СПб., 1895 г. – Март. – С. 156. .

«И подчас репутация оригинала, которую он ловко сумел приобрести себе, служила ему для того, чтобы давать безнаказанно и кстати колкие ответы или искусные уроки» [1585] Там же. .

Да, Ланжерон – зоркий и тонкий наблюдатель, он неплохо понял те преимущества, которые давало Суворову его «чудачество», но даже он не смог представить себе, до какой степени эта поведенческая маска срослась теперь с подлинным поведенческим «лицом» полководца. Очень верное замечание сделал автор о смелости нашего героя:

«Под Измаилом и Прагой Суворов ни разу не подвергал себя опасности ружейных выстрелов, потому что и не должен был этого делать: но зато в других случаях он совершил подвиги неслыханной неустрашимости» [1586] Там же. С. 159. .

И действительно, полководец не должен бездумно, как Карл XII, подвергать свою жизнь опасности из одного лишь молодечества. Наконец, очень важны размышления Ланжерона о военном искусстве Суворова:

«Суворов знал в совершенстве дух своего народа и в особенности как надо действовать с турками, почему и сделался идеалом солдат, благодаря смелости всех своих предприятий, которые всегда увенчивались успехом. Никогда не считать число неприятелей, идти смело вперед, смело атаковать, преследовать с ожесточением – вот основные правила Суворова. Военное искусство, наука передвижений, дар соображений планов военных действий кажутся чужды ему. Впрочем, он никогда не имел нужды в них, так как с тех пор, что он является главным начальником, ему приходится сражаться лишь с турками и поляками, которые в то время не имели ни хорошо дисциплинированных армий, ни опытных генералов. Но с другим неприятелем употребил ли бы он иной прием? Сторонники его утверждают, что да, противники же говорят – нет. Ум Суворова представляется мне настолько необыкновенным, что я считаю его способным на все [1587] Уже этой фразой Ланжерон дает ответ на свои же сомнения. . Впрочем, Суворов, судя по его характеру, имей он в начале кампании успех, уничтожил бы своих врагов, которым он не дает времени вздохнуть [1588] О суворовской «быстроте и натиске». ; но с другой стороны, можно также опасаться, чтобы он не совершил какой-либо пагубной неосторожности» [1589] Русская старина. – СПб., 1895 г. – Март. – С. 158. .

Как всякий образованный офицер своего века, Ланжерон во время написания этих заметок продолжал считать «науку передвижений, дар соображения планов военных действий» некой самоценной данностью, которая автоматически приводит к победе, если «играть» по предлагаемым этой военной «наукой» правилам. Увы, он и многие другие в то время все еще не могли понять, что побеждает тот, кто творчески нарушает эти правила. Загипнотизированные как стратегией, так и тактикой Фридриха II, они считали, что автоматического следования ей достаточно для успеха. В этом же была беда и Павла I. Они изучали опыт Семилетней войны и не видели, что прусский король побеждал тогда, когда «играл» не по правилам австрийцев или французов, а по своим, отличным от его врагов. Особенно же они не хотели серьезно взглянуть на русский опыт в эту войну. Будь эти люди внимательнее, они заметили бы, что все неудачи русских происходили, когда они действовали по «общим» правилам, а победа приходила, когда Салтыков или Румянцев от этих правил отступали, проявляя самостоятельность в суждениях и действиях. Если бы Ланжерон был тогда вдумчивее, он бы заметил, что и Румянцев, и Суворов, и Потемкин очень уважали «науку передвижений и соображение планов», но привносили в нее свое: у Суворова это ускоренный ритм движения, опрокидывающий «научное» исчисление передвижений. У Румянцева и Суворова «соображение планов» опирается на новый гибкий боевой порядок, возродивший тактику римских легионов. Вспомните, как Потемкин каждый раз, когда кампания достигала кризиса, давал «полную мочь» Суворову, то есть вводил полководца в дело как быстродействующее и достигающее цели средство достижения победы.