Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

Итог всему вышесказанному подведут два документа. Первый – короткое письмо, написанное Суворовым Румянцеву 16 ноября:

«В Екатеринин день поднесена мне от магистрата Варшавского, именем обывателей, табакерка с лаврами из бриллиантов…» [1487] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 434.

На середине крышки был изображен городской герб – плавающая сирена и под ней подпись: Warszawa zbawcy swemu («Варшава своему избавителю»); внизу же герба – другая подпись, обозначающая день пражского штурма: «4 ноября (24 октября) 1794 года».

На следующий день, рапортуя фельдмаршалу о взаимоотношениях с поляками, он пишет:

«Все предано забвению. В беседах общаемся как друзья и братья. Немцов не любят. Нас обожают…» [1488] Там же. С. 435.

Окончание боевой страды вызывало в герое нашем радость, он и выразил ее в донесении графу Задунайскому об окончании кампании:

«Виват, великая Екатерина! Все кончено, сиятельнейший граф! Польша обезоружена». [1489] Там же. С. 424.

Вместо даты письмо было помечено: «день архистратига Михаила» [1490] Там же. . Через десять дней в рапорте о состоянии страны повторяется то же, но в более прозаичной форме:

«Касательно же до войск – оные по местным обстоятельствам расположены и в сообщении предопасностей не нахожу, поелику инсургентов не существует и везде спокойно» [1491] Там же. С. 436. .

Теперь можно было хлопотать о войсках и о себе. Естественно, что пришлось обратиться к фавориту. Он писал ему прямо из покоренной Праги:

«Милостивый Государь Граф Платон Александрович!

Ея Императорскаго Величества победоносные войска одержали паки верховнейшую славу! Летели чрез волчьи ямы с копьями, герзы [1492] Искусственное препятствие в виде бороны с высокими зубьями. , засеки, рогатки, глубокие рвы водяные, высокий вал, двойной ретраншамент.

Ваше Сиятельство с блистательнейшей победой покорнейше поздравляю! и пребуду с совершеннейшим почтением…» [1493] Северный архив. – СПб., 1822. – Октябрь, № 20. – С. 117.

И подписаться пришлось «Вашего Сиятельства покорнейший слуга» [1494] Там же. . Было это горько, ибо он понимал, что фигура эта князю Потемкину не равна, но что же поделать: с волками жить – по-волчьи выть.

Он отправлял это письмо в Петербург, еще не зная, что его уже рекомендуют там не письма к фавориту, но громкие победы. 26 октября, еще не зная о взятии Праги, императрица пишет ему:

«Граф Александр Васильевич. Поспешное ваше шествие на неприятеля и неоднократное его поражение, наипаче же 6 сентября при Крупчице и 8 при Бресте, суть новые доводы вашего неутомимого к службе нашей рвения, предприимчивости, искусства и мужества…» [1495] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 402.

Она жаловала ему бриллиантовый бант к шляпе и три пушки из взятых трофейных орудий. Когда же 18 ноября герой кампании генерал-майор Исленьев привез государыне реляцию о занятии Варшавы, она приняла решение. Очевидно, зрело оно в течение последних недель, по мере того как с польских равнин приходили вести о стремительном походе Суворова и блистательных победах. Теперь же, когда чаемое свершилось, императрица поступила так, как подсказывало сердце.

В этот раз человек, которого государыня решила вознаградить, был полностью достоин этого. Теперь это был полководец, который выигрывал не только сражения, но и войны. Необходимо понимать, что когда мы восхищаемся победами Суворова в Италии и силой духа в швейцарском трагическом походе, мы видим результат его «военной практики», обретенной за пять лет до того на равнинах Польши, когда он, преодолев сопротивление недоброжелателей, Репнина, Салтыкова и прочих, в Петербурге и Вильно, вырвал из их дряблых рук право верховного командования на театре войны, блестяще повел ее и быстро одержал победу.

Императрица Екатерина видела и понимала, что у нее и у России есть новый великий воин, сравнить с которым в Европе теперь было некого. Особо была благодарна она ему за то, что он в ее глазах поразил не столько поляков, сколько ужасного демона революции, свергающего троны и отсекающего головы венценосцев. Демона, неожиданно вставшего в полный рост на западном рубеже империи. Ни один из придворных куртизанов, никто из облаченных в генеральский мундир, бледных от зависти к этому воину петербургских интриганов не был способен на такое. Когда настал роковой час, враг страшнее и хуже Пугачева и турок ударил в двери императрицыных чертогов – вот тогда оттираемый ими уже четыре года Суворов сам собой выступил вперед и как по мановению волшебного жезла спас и царствование, и царство. И поэтому пелена на какое-то время спала с глаз Екатерины – и она решила наградить его по заслугам. Однако сила привычки к придворным интриганам, раболепно ей служившим, была столь велика, что императрица решила действовать не открыто, а поставить их перед фактом, чтобы закрыть им рты. Вот что писал об этом в Лондон граф Безбородко нашему послу графу С. Р. Воронцову: