Игорь Стравинский - Музыкальная поэтика. В шести лекциях

Идея исполнения подразумевает строгое осуществление ясно выраженной воли, которая не содержит ничего, кроме того, что она велит.

В основе всех ошибок, всех грехов, всех недоразумений, которые вклиниваются между слушателем и произведением и мешают верной передаче музыкального послания, лежит конфликт именно этих двух принципов – исполнения и интерпретации.

Каждый интерпретатор неизбежно становится и исполнителем. Обратное – не верно. Сначала мы рассмотрим исполнителя, ибо будем следовать уже обозначенному порядку, а не принципу старшинства.

Разумеется, исполнителю дается уже написанная музыка, правильно оформленная партитура, в которой ясно читается воля композитора. Но как бы тщательно ни было записано музыкальное произведение, как бы надежно оно ни было застраховано от любой возможной двусмысленности, порожденной различными темпами , оттенками, фразировками, акцентуацией и так далее, оно всегда содержит скрытые элементы, которые не поддаются определению, потому что словесная диалектика бессильна охватить музыкальную диалектику во всей ее полноте. И потому реализация этих элементов зависит от опыта и интуиции – одним словом, от таланта человека, который призван донести музыку до слушателя.

Таким образом, в отличие от мастера пластического искусства, чья законченная работа демонстрируется всегда в одном и том же виде, композитор подвергается риску всякий раз, когда исполняют его музыку, поскольку адекватное представление его работы зависит от непредсказуемых факторов, которые придают всему произведению такие достоинства, как точность и доброжелательность, и без которых оно будет в одном случае неузнаваемо, вяло – в другом, но в любом случае окажется искажено.

Между простым исполнителем и интерпретатором в строгом смысле этого слова существует разница скорее этического, нежели эстетического порядка – разница, которая является делом совести: теоретически, от исполнителя можно требовать лишь «транслирования» музыкальной партии, что он и делает с готовностью или неохотно, в то время как от интерпретатора, в дополнение к совершенству исполнения, ожидают любви и заботы – что не означает, как бы это тайно или явно ни утверждалось, соавторства.

Преступление против духа произведения всегда начинается с преступления против его буквы и влечет за собой бесчисленные нелепости, которые санкционирует процветающая литература самого дурного тона. Следовательно, crescendo [109] Крещéндо – постепенное увеличение силы звука ( итал .). , как мы все знаем, всегда сопровождается ускорением движения, в то время как замедление неизменно сопровождает diminuendo [110] Диминуэ́ ндо – постепенное уменьшение силы звука ( итал .). . Совершенствуются излишества; пользуются популярностью утонченные piano [111] Пиáно – тихое, слабое звучание ( итал .). , piano pianissimo [112] Пиáно-пиани́ссимо – самое тихое звучание ( итал .). ; шлифуются ненужные нюансы (проблема, которая, как правило, идет рука об руку с неправильным темпом), что становится предметом великой гордости…

К каким только ухищрениям не прибегают поверхностные умы, вечно жаждущие сиюминутного и легкого успеха, – они получают удовлетворение от его обретения, он льстит их тщеславию и одновременно извращает вкус тех, кто ему аплодирует. Сколько же хорошо оплачиваемых карьер обеспечила такая практика! Сколько раз я становился жертвой этих сбившихся с пути извлекателей квинтэссенций, которые тратят время, занудствуя по поводу pianissimo [113] Пиани́ссимо – тише, чем пиано; очень тихо ( итал .). , и не замечают даже грубейших ошибок в исполнении! Исключения, скажете вы. Плохие интерпретаторы не должны заставить нас забыть о хороших. Я согласен – и ничего, что плохие в большинстве и что виртуозы, которые верно и преданно служат музыке, гораздо более редки, чем те, кто заставляет музыку служить себе ради успешной карьеры.

Эти популярные принципы интерпретации превращают композиторов в жертв упомянутых нами преступных нападений – особенно часто страдают мастера романтизма. Интерпретация произведений регулируется отнюдь не музыкальными соображениями, основанными на истории любви и несчастий той или иной жертвы. Название произведения наделяется неким скрытым смыслом, существование которого ничем не подтверждается. Если у сочинения нет никакого названия, то оно ему немедленно навязывается. На ум приходят: соната Бетховена, которая никогда не именовалась иначе как «Лунная» – и никто не знает почему [114] Речь идет о сонате для фортепиано № 14 до-диез минор, соч. 27, № 2. «Лунной» первую часть сонаты (Adagio sostenuto) назвал музыкальный критик Людвиг Рельштаб спустя 5 лет после смерти композитора, сравнив это произведение с «лунным светом над Фирвальдштетским озером». ; вальс Фредерика Шопена, в котором непременно находят его «прощание» [115] Вальс № 9 ля-бемоль мажор, соч. 69, № 1, «Прощальный». .