Карен Хорни - Невроз и личностный рост - борьба за самореализацию

Склонность к захвату у данного типа может выражаться и в определенной мании величия: в воображении он делает что-то грандиозное или обладает необычайными качествами. Более того, он часто считает себя выше других, и это заметно по его поведению или по преувеличенному чувству собственного достоинства. Его горделивое Я занимает все его самоощущение. Но качества, которыми он гордится, по контрасту с захватническим типом все служат «уходу в отставку». Он гордится своей замкнутостью, «стоицизмом», самодостаточностью, нелюбовью к принуждению, своей позицией «над схваткой». Он может достаточно осознавать свои требования и эффективно проводить их в жизнь. Однако содержание этих требований особое, поскольку проистекают они из потребности защитить свою башню из слоновой кости. Он считает, что имеет право на то, чтобы другие не влезали в его частную жизнь, не ждали от него ничего и не тревожили его, имеет право быть свободным от необходимости зарабатывать на жизнь и от ответственности. В конце концов, захватнические склонности проявляются и в некоторых вторичных образованиях, развившихся из его основного «ухода в отставку», таких как преувеличенная забота о своем престиже или открытый бунт.

Но эти захватнические склонности исчерпали свою активную силу, поскольку он отказался от своего честолюбия в смысле отказа от любого активного преследования честолюбивых целей и от активного стремления к ним. Он решил не желать этого и оставить все попытки чего-то достичь. Если он способен к продуктивной работе, то будет делать ее с величайшим отвращением или с показным пренебрежением к тому, что хочет или ценит мир вокруг него. Это характерно для группы открытых «бунтовщиков». Не хочет он предпринимать и никаких активных или агрессивных действий ради реванша или мстительного торжества; он отбросил влечение к реальной власти. На самом деле, как и предполагает смысл «отставки», идея лидерства, влияния на людей или манипулирования ими ему довольно противна.

С другой стороны, если превалирует склонность к смирению, налицо низкая самооценка «ушедшего в отставку». Он может быть кротким и не считать себя важной персоной. У него могут быть установки, которые мы вряд ли признали бы смирением, если бы не изучали так подробно решение о полном смирении. Он часто остро чувствует потребности других людей и тратит добрую часть жизни на помощь или услуги им. Он часто беззащитен перед грубой силой или навязчивостью и скорее примет вину на себя, чем обвинит других. Он может очень бояться задеть чьи-то чувства. Он склонен уступать. Эта последняя склонность, однако, продиктована не потребностью в привязанности, как у смиренного типа, а потребностью избежать трений. В глубине души его так же пугает потенциальная сила тенденции к смирению. Он может, например, с тревогой доказывать, что, если бы он не отстранялся, ему бы сели на шею.

Подобно тому, что мы видели в отношении захватнических тенденций, смиренные тенденции тоже представляют собой скорее установки, чем активные, властные влечения. Характерные черты страсти придает смирению зов любви, а здесь его нет, поскольку «ушедший в отставку» решил не хотеть, не ждать ничего от других и не вступать в эмоциональные отношения с ними.

Теперь мы понимаем значение ухода от внутренних конфликтов между двумя влечениями: к захвату и к смирению. Когда активные элементы этих влечений исключены, они перестают быть противоборствующими силами, следовательно, в конфликте больше не участвуют. Сравнивая три главных попытки обрести цельность, мы видим, что в первых двух человек надеется достичь интеграции, пытаясь исключить одну из противоборствующих сил; в решении об отставке он пытается обездвижить обе силы. И он может это сделать, потому что прекратил активную погоню за славой. Он все еще должен быть своим идеальным Я , а значит, его гордыня со своими надо продолжает жить, но не идет на поводу у активных влечений к ее актуализации – то есть он прекратил действия по ее воплощению в жизнь.

Подобная обездвиживающая тенденция действует и по отношению к его реальному Я . Он все еще хочет быть самим собой, но тормозит перед инициативой, усилиями, живыми желаниями и стремлениями и затягивает в тугой узел свою естественную потребность в самореализации. Как в рамках идеального, так и реального Я , он ставит ударение на быть, а не на «достичь» или «дорасти». Но его стремление все еще быть собой позволяет ему сохранить некоторую спонтанность в эмоциональной жизни, и в этом отношении он может быть менее отчужденным от себя, чем другие невротические типы. Он может испытывать сильное личное чувство к религии, искусству, природе, то есть к чему-то внеличному. И часто (хотя он не позволяет своим чувствам сблизить его с другими людьми) он способен эмоционально воспринимать других и особенности их потребностей. Эта сохраненная способность еще более выделяется, когда мы сравниваем его со смиренным типом. Последний точно так же не убивает в себе положительные чувства, напротив, он заботливо их взращивает. Но они становятся чересчур напоказ, «ненастоящими», поскольку поставлены на службу «любви», то есть сдаются на милость победителя. Он хочет потерять себя в своих чувствах и обрести цельность, слившись с другими. «Ушедший в отставку» стремится сохранить свои чувства в глубине сердца. Сама идея слияния неприятна ему. Он хочет быть «собой», хотя довольно смутно представляет, что это значит, и фактически «плавает» в этом вопросе, сам того не понимая.