Питер Сингер - Освобождение животных [litres]

Что касается Дарвина, он тоже сохранял отношение к животным, характерное для предшествующих поколений, хотя собственноручно разрушил основания для такого отношения. Он продолжал питаться плотью тех существ, которые, по его же словам, были способны любить, обладали памятью, любопытством, рассудком и сочувствием друг к другу; он отказался подписать петицию, требовавшую от Королевского общества защиты животных пролоббировать законодательный контроль над экспериментами на животных [388]. Его последователи всячески стремились доказать, что, хотя мы – часть природы и потомки животных, это никак не меняет нашего статуса. В ответ на обвинения в том, что идеи Дарвина подрывают достоинство человека, главный защитник Дарвина Томас Гексли заявил:

Никто так твердо, как я, не убежден в огромности разрыва между цивилизованным человеком и животными; наше уважение к человеческому достоинству никак не уменьшится от признания того, что по строению и по естеству человек одинаков с животными [389].

Гексли – истинный выразитель современных взглядов: он прекрасно знает, что прежние аргументы в пользу огромного разрыва между «человеком» и «животными» не выдерживают критики, но продолжает верить в существование такого разрыва.

Здесь мы ясно видим идеологическую природу наших самооправданий эксплуатации животных. Отличительная черта любой идеологии состоит в том, что идеология всегда сопротивляется попыткам ее опровергнуть. Если из-под идеологической позиции выбить основания, сразу же найдутся новые – или же идеология будет спокойно висеть в воздухе, отрицая логический эквивалент закона всемирного тяготения. В случае с отношением к животным произошло скорее последнее. Хотя современный взгляд на наше место в мире значительно отличается от прежних представлений, рассмотренных в этой главе, в практиках обращения с другими животными почти ничего не изменилось. Хотя животные больше не исключены из моральной сферы, они по-прежнему теснятся у ее внешней границы. С их интересами считаются только тогда, когда они не противоречат интересам человека. Если противоречие есть – даже когда на одной чаше весов жизнь животного, полная страданий, а на другой гастрономические предпочтения человека, – интересами животного пренебрегают. Моральные принципы прошлых веков слишком глубоко укоренились в нашем сознании и привычках, чтобы на них могли повлиять новые знания о нас самих и других животных.

ИТАК, МЫ УБЕДИЛИСЬ, что люди, в нарушение фундаментального морального принципа равного учета интересов, которым должны руководствоваться в отношениях со всеми живыми существами, заставляют животных страдать по совершенно ничтожным поводам; мы видели, как западные мыслители разных эпох отчаянно пытались найти этому хоть какие-то оправдания. В этой заключительной главе я рассмотрю некоторые нынешние методы защиты и пропаганды видистских практик, а также различные оправдания и аргументы в защиту рабства животных. Некоторые аргументы выдвигались против позиции, выраженной в моей книге, так что в этой главе даются ответы на некоторые возражения против самой идеи освобождения животных. Однако эта глава призвана еще и дополнить предыдущую, чтобы читатель увидел, как продолжает жить идеология, уходящая корнями еще к Библии и древним грекам. Важно обнажить эту идеологию и подвергнуть ее критике, поскольку, несмотря на то, что сегодня люди относятся к животным довольно благожелательно (хотя и не ко всем), невозможно изменить положение животных к лучшему, не изменив укоренившиеся взгляды. Никакие улучшения не продержатся долго, если мы не пересмотрим базовую парадигму, одобряющую безжалостную эксплуатацию животных ради целей человека. Только радикальный пересмотр западных представлений, существовавших на протяжении двух тысяч лет, может стать прочным фундаментом для прекращения эксплуатации.

Наши взгляды на животных начинают формироваться в самом раннем возрасте, и на них во многом влияет тот факт, что уже в детстве мы пробуем мясо на вкус. Довольно любопытно, что многие дети поначалу отказываются есть плоть животных и привыкают к этому только под давлением родителей, которые ошибочно считают это необходимым для здоровья. Однако оставим в стороне первую реакцию детей: важно отметить, что мы начинаем есть мясо животных задолго до того, как можем осознать, что поедаем трупы. Таким образом, мы не принимаем осознанного, информированного решения питаться плотью животных; мы не свободны от предрассудков, которые сопровождают любую укоренившуюся привычку и укрепляются под влиянием социума. В то же время дети испытывают естественную любовь к животным, и общество поощряет их симпатии к кошкам и собакам, а также милым игрушечным зверушкам. Эти факты помогают выявить важную особенность отношения детей к животным: оно не единообразно. У ребенка есть две противоположные установки, которые существуют отдельно друг от друга, так что имеющееся между ними принципиальное противоречие редко вызывает сложности.