Энтони Берджесс - Рассказы ужасов

Голос у нее был очень низкий, и ему на мгновение даже показалось, что говорит кто-то другой, хотя он так и не разобрал ни единого слова. Лоренс поймал себя на мысли, что это вообще не был шепот жены, а просто шелест листвы на ветру за окном, хотя он и видел, как шевелятся ее губы, а в глазах поблескивает живое пламя, которого ему уже давно не приходилось замечать. В отличие от той притворной оживленности, которая характеризовала ее поведение на протяжении всего дня, на сей раз ей, похоже, было действительно весело.

На ней были прозрачная ночная рубашка и гармонировавший по тону просторный пеньюар с широкими рукавами и зауженный в талии, а воротник перехватывала голубая ленточка. На какое-то мгновение она со смущенным видом обхватила шею руками, словно кто-то невидимый, но стоящий рядом, попытался развязать шелковую полоску.

Потом она что-то проговорила поддразнивающим тоном и покачала головой, словно отрицая или отказываясь от чего-то.

Лоренс почувствовал, что она вот-вот встанет и побежит, а потому решил заблаговременно вернуться в постель — сердце его учащенно билось, а голову раскалывала неожиданно нахлынувшая нестерпимая боль.

Спустя несколько минут неслышно пришла Дженин — он заметил, что к ней снова вернулась былая усталость. Когда она легла, Лоренс отчетливо ощутил, до какой степени она вымоталась.

Что бы это ни было, в данном случае речь не могла идти о какой-то игре или роли — ею овладело неведомое ему чувство.

Позже, уже во сне, она несколько раз прошептала: «Беги! Беги! Беги!», после чего слабо застонала и ее голова скатилась с подушки.

На следующее утро Лоренс написал обо всем случившемся доктору и, не доверяя письмо Трисе, сам отнес его на почту.

В своем ответном послании врач предписывал ему немедленно привезти Дженин в столицу для продолжения курса лечения. Кроме того, он в довольно жесткой форме напомнил Лоренсу, что с самого начала не хотел отпускать Дженин, поскольку отнюдь не считал ее выздоровевшей. Лоренс с отчаянием просил его совета, но доктор так ничего ему и не порекомендовал, а лишь написал, чтобы они немедленно возвращались в Вашингтон.

В течение целого часа Лоренс неотрывно смотрел на свою чековую книжку — ему не надо было открывать ее, чтобы узнать, что в ней написано.

Он подошел к окну, чтобы посмотреть, где Дженин. Дом был окружен мягкой зеленой лужайкой, но жена часто предпочитала гулять на противоположном берегу реки, бродя в зарослях высокой травы. Иногда она пропадала там часами — может, в глубине этих дебрей она встречалась с Родериком Джемьесоном?

Он невольно сжал кулаки. Неужели ее вздорная забава заразила и его самого? Ведь она вела себя так, словно у нее на самом доле имелся тайный любовник.

Никогда еще жена не казалась ему такой очаровательной и прекрасной. Все ее естество словно заполняла внутренняя целостность; ей уже не докучали, как прежде, бесконечные копания в себе, самообвинения и неудовлетворенные амбиции, которые улетучивались столь же скоро, как и возникали, оставляя в душе лишь осадок горечи и поражения.

Сейчас она ступала с гордым видом, почти надменно, в ее движениях не ощущалось прежних нервных жестов, резких стартов и внезапных остановок, которые присутствовали на ранних этапах развития болезни.

Он вынул письмо доктора, намереваясь ответить на него, но тут же снова с безнадежным видом сунул его в карман, после чего приступил к работе, стараясь вытеснить из своего сознания соблазны вирджинского лета, жаркое голубое небо, аромат жимолости, а заодно и образ жены, бродящей где-то в густых зарослях леса.

Так он проработал всю вторую половину дня и, вконец вымотавшись, сел ужинать. Дженин — вся задумчивая и мечтательная — разложила еду на их изящном фарфоровом сервизе и зажгла свечи.

К своему удивлению, Лоренс заметил, что она пьет из того самого хрустального стакана, которым пользовалась при игре на доске, и почти постоянно сжимает его в своей ладони. Она почти ничего не ела, но беспрестанно пила, нежно касаясь губами хрустального края сосуда.

После напряженного дня выпитое вино стало клонить Лоренса ко сну, он чуть прикрыл веки и стал из-под них наблюдать за Дженин.

Та вернулась из кухни, принеся персики в бренди, разложила десерт в чаши из розового хрусталя — все ее движения отличались изысканностью и безмятежным спокойствием, словно она ухаживала за возлюбленным, хотя Лоренс был почти уверен в том, что мысли жены в эти мгновения были заняты совсем не им.