Вячеслав Фаритов - Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений)

Художественный мир Достоевского выстраивается, согласно Бахтину, на принципах, противоположных диалектике Гегеля: «множественность голосов не должна быть снята, а должна восторжествовать в его романе». [764]Для Достоевского «основными являются динамические, напряженнейшие связи между высказываниями, между самостоятельными и полноправными речевыми центрами, не подчиненными словесно-смысловой диктатуре монологического единого стиля и единого тона». [765]В трансгрессивной онтологии утверждается подлинная полифоничность бытия: гетерогенные смысловые перспективы получают самостоятельную онтологическую значимость, они не подлежат снятию и растворению в тотальности духа или идеи. Трансценденция устанавливает доминирующую смысловую инстанцию. Трансгрессия освобождает бытие от деспотической власти единого и универсального смысла. «Карнавал освобождает нас от терроризма чрезмерного значения («Carnival releases us from the terrorism of excessive significance»)». [766]

Не менее значимой задачей является необходимость показать отличие трансгрессивной онтологии от метафизического плюрализма. Последний полагает множественность субстанциальных оснований бытия. Множественность в данном случае носит количественный характер, а различия являются только внешними. Множественные субстанции отличаются друг от друга, но не отличаются сами от себя. В себе они являются самотождественными сущностями, не способными к выходу за свои собственные границы, то есть к трансгрессии. Так, атомы Демокрита отличаются друг от друга по форме и по положению в пространстве, но сами остаются тождественными себе в любой момент существования. Отсюда следует, что плюрализм является вариантом метафизики и относится к трансценденции, а не к трансгрессии. Онтология трансгрессии, в свою очередь, вообще не допускает никаких субстанциальных оснований бытия – не важно, будет ли речь идти об одной субстанции или о множестве таких основ. Трансгрессия полагает не множество субстанций, но множество центров сил, которые, в отличие от субстанций, характеризуются преобразуемостью и не-тождественностью с собой. Центры силы временно локализуемы и трансгрессивны – подобно элементарным частицам квантовой физики. Бахтин в данном случае говорит о различии субстанций и функций, которое является значимой характеристикой карнавала: «Карнавал торжествует самую смену, самый процесс сменяемости, а не то, что именно сменяется. Карнавал, так сказать, функционален, а не субстанциален. Он ничего не абсолютизирует, а провозглашает веселую относительность всего». [767]Данный пункт весьма богат онтологическими импликациями. Здесь мы снова сталкиваемся с различиями трансценденции и трансгрессии. Трансценденция полагает субстанции – это утверждение справедливо как для монизма, так и для дуализма и плюрализма. Трансгрессия не является субстанцией и не допускает ничего субстанциального: завершенного, самотож-ественного, фиксированного и устойчивого, абсолютного. Трансгрессия знает только переход, стирание и смещение установленных границ. Трансгрессия – это функция, а не субстанция. В этом плане философия Бахтина вписывается в контекст онтологических поисков неклассической философской мысли – от Ницше до Делёза. Причем Бахтину принадлежит значимое слово в этом контексте.

Среди трансгрессивных феноменов, исследуемых Бахтиным на материале художественной литературы, особая значимость принадлежит смеху. [768]В книге о Рабле автор говорит, что его работа может дать материал для философии и эстетики смеха. [769]Он настаивает, что смех в Средние века и в эпоху Возрождения представляет собой нечто, значительно большее, нежели простой литературный прием или психологическое состояние. Смех универсален, всенароден и амбивалентен, то есть содержит не только отрицание, но и утверждение. Смех – это «универсальная точка зрения на мир». [770]

Предметом смеха являются не те или иные отдельные стороны действительности, но мир в целом. Более того, что особенно важно для нашего исследования, смех не исключает из зоны своего действия и наиболее канонизированные, табуированные и сакральные сферы бытия. «Смех не только не делает исключения для высшего, но, напротив, преимущественно направлен на это высшее». [771]Высшее – это то, что занимает положение на вершине иерархически организованного мироздания. Это божественное, вечное и абсолютное. То есть, высшее – это трансценденция. Смех, таким образом, направлен против трансценденции, он осуществляет трансгрессию того, что было установлено в онтологической модели трансценденции. Бахтин неоднократно подчеркивает эту трансгрессивную направленность смеха: «Он освобождает не только от внешней цензуры, но прежде всего от большого внутреннего цензора, от тысячелетиями воспитанного в человеке страха перед священным, перед авторитарным запретом, перед прошлым, перед властью». [772]