Александр Афанасьев - ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 02

«Что за свиное корыто? Где же люди, черт возьми? — недоумевал привыкший к суровой корабельной дисциплине Диво. — Неужели все пьянствуют в столовой?»

Но и в столовой никого не было. Правда, на столе стояли чашки с чаем. Причем, как ни странно, чай был еще теплым. В камбузе также никого не было, хотя плита, как и чай, была теплой. Была теплой и вода в одной из кастрюль, на дне которой лежал недоваренный цыпленок.

«Наверняка эти разгильдяи перепились и дрыхнут на своих койках», — не без злорадства подумал Диво, пнув ногой дверь в полутемный кубрик. К его немалому удивлению, кубрик тоже был пуст. Все в нем оставалось на месте: койки, одеяла, матросские сундучки, развешанные для просушки плащи. Правда, все это лежало далеко не в идеальном порядке. Складывалось впечатление, что очень уж поспешно оставили кубрик его обитатели. В расположенной рядом с кубриком каюте капитана в глаза прежде всего бросилась фисгармония — инструмент, крайне редкий на небольших судах. На полу лежал большой чемодан — крышка его была открыта — с женской и детской одеждой. Рядом валялись игрушки. Похоже, капитан плыл с женой и ребенком. Но зато в каюте не оказалось ни секстанта, ни хронометра, ни навигационных книг и карт. Как вскоре выяснилось, их вообще не было на корабле. Зато в ящике стола лежали деньги и кое-какие драгоценности.

Не на шутку встревоженный Диво решил осмотреть все судно. В трюме было воды приблизительно на полметра, хотя помпы находились в исправном состоянии. Груз — бочки с ворванью и коньячным спиртом — стоял нетронутым. Провиант, хранившийся в кладовых, не был испорчен. Его хватило бы на добрых полтора месяца. Но вот что странно: нижние палубы и кормовые помещения были почему-то мокрыми, а все иллюминаторы кормовой рубки закрыты брезентом и фанерой.

В кладовой Диво нашел-таки одно живое существо — черную кошку, в обязанности которой входило, по всей видимости, стеречь продукты от вездесущих мышей.

Поднявшись наверх, Диво осмотрел верхнюю палубу. Мачты и рангоут были целыми, но почему-то не было видно фока и верхнего фор-марселя, а спущенный грот-стаксель лежал на крыше носовой рубки. Крышка ведущего в трюм люка была сорвана и валялась рядом. Нактоуз был сдвинут с места, а компас разбит. На судне не оказалось ни одной спасательной шлюпки.

Последняя запись в судовом журнале, обнаруженном Диво на ходовом мостике, была сделана в полдень 24 ноября, то есть 11 дней назад. Из записи следовало, что координаты бригантины в то время были такими: 36° 56′ северной широты и 27° 20′ западной долготы. Не трудно было вычислить, что со времени последней записи в журнале бригантина прошла 500 миль. «Но как тогда объяснить, — терялся в догадках Диво, — что чай и плита в камбузе все еще теплые?» Окончательно сбитый е толку Диво заторопился на «Деи Грацию».

Выслушав своего помощника, Морхауз решил сам осмотреть «Мэри Селест». Убедившись в правдивости рассказа Диво, он сразу смекнул, что на этом деле можно неплохо заработать: согласно морским законам, судно, оставленное всей командой, считается погибшим, точнее, ничейным, и тому, кто найдет его и приведет в ближайший порт, причитается солидная премия. Морхауз отослал на бригантину трех опытных матросов, приказав им следовать за «Деи Грацией». Вечером 12 декабря «Деи Грация» была в порту Гибралтар, а утром следующего дня туда пришла «Мэри Селест».

Явившись к начальнику порта, Морхауз рассказал ему обо всем случившемся в океане и в заключение напомнил, что за спасение покинутого судна ему и его команде причитается денежная премия. «Премию вы получите, — ответил начальник порта, — но не раньше, чем закончится расследование этого дела. А пока составьте подробный рапорт».

Расследование возглавил прокурор Гибралтара Солли Флуд. Перво-наперво прокурор связался с Нью-Йорком. Выяснилось, что в день выхода «Мэри Селест» в море на ее борту находилось 12 человек: капитан Бриггс с женой и маленькой дочерью Софи, помощник капитана, боцман, кок и шестеро матросов. Груз — бочки с ворванью и коньячным спиртом — бригантина должна была доставить в Геную, после чего ей надлежало зайти за обратным грузом еще в кое-какие итальянские порты. Сведения были, как видим, более чем скудные и мало чем помогли следствию.

Не многим больше дал Флуду тщательный осмотр судна. Была разве что обнаружена вмятина в подводной части форштевня, да еще кое-где на палубе и на валявшейся в одном из отсеков старой сабле были найдены бурые пятна, похожие на засохшую кровь. Последняя находка дала повод прокурору утверждать, что на судне произошел бунт. И даже заявление инспектора по мореплаванию, что вмятина на форштевне — следствие «работы» шторма, а подозрительные бурые пятна, как показал анализ, — не что иное, как следы ржавчины и пролитого красного вина, не изменили мнения прокурора Флуда. Он стоял на своем: бунт. Согласно предположению Флуда, события на «Мэри Селест» развивались так: кто-то из матросов просверлил в одной из бочек со спиртом отверстие, матросы напились до беспамятства, после чего за угрозу Бриггса сурово покарать виновных убили капитана, его жену и дочь, помощника капитана и боцмана, а их трупы выбросили в море. Когда же отрезвели и поняли, что натворили, оставили судно и ушли в шлюпке. При этом Флуд ссылался на отсутствие на бригантине шлюпок и навигационных приборов, которые, по его мнению, прихватили бежавшие бунтовщики. Версия эта, несмотря на то что она ничем не подтверждалась и ничем не опровергалась, то есть была не более чем версией, была принята как единственно верная. Других-то ведь не было.