Николай Воронов - Знак вопроса, 2005 № 03

После этого жизнь мессенян стала делаться хуже и печальнее с каждым днем. Сначала нас поразила болезнь, очень похожая на чуму. Потом мы увидели, что все, скопленное отцами и дедами, ушло на прокорм городских гарнизонов, остальное — растащили спартанские отряды, да и рабы от тяжелой жизни начали разбегаться. Тогда мы решили оставить города и поселки внутри страны и построить на Итоме один общий город, а в Дельфы снарядить посла за советом бога. Выбор пал на Тисиса, сына Алкида, — человека благородного и известного способностью толковать вещания Аполлона. На обратном пути Тисиса пытались задержать спартанцы из амфейского гарнизона. Они сорвали с его головы венок из священного дельфийского лавра, делавшего Тисиса неприкосновенным, но тот, получив множество ран, сумел вырваться не без помощи Феба, добрался до Итомы и, передав оракул, испустил дух. Оракул же был таков:

«Взявши деву чистую Эпита крови

— Жребий вам ее укажет, — в жертву ночью

Демонам ее подземным принесите.

Если ж жертва не свершится, кто другой пусть

даст для жертвы добровольно дочь свою вам».

Согласно воле бога мессеняне собрали девушек рода Эпитидов, и жребий достался дочери Ликиска. Но Эпебол, бывший тогда одним из мессенских жрецов, сказал, что ее нельзя приносить в жертву, она — приемная дочь. Пока народ спорил, Ликиск с дочерью бежали в Спарту. Мессенян это происшествие очень расстроило, и они совсем пали духом, не зная, как умилостивить сотрясателей земли. Тогда к народу обратился Аристодем, тоже из рода Эпитидов, но более известный военной доблестью и любовью к отечеству, и предложил свою дочь в жертву. Не успели все вздохнуть с облегчением, — жених этой девушки, спасая ее, объявил, что она беременна и для жертвы не годится. Аристодем не поверил ему и своему позору, но, в конце концов, доведенный женихом до полубезумного состояния, вспорол живот дочери и не нашел плода. Народ набросился на жениха, чтобы растерзать за напрасную смерть и пятно детоубийства, но его защитил Энфай. «Девушка умерла, — сказал он, — воля Аполлона исполнена. Что ж вам еще?» Его поддержали и все Эпитиды, имевшие дочерей.

Узнав об оракуле и событиях на Итоме, теперь уже расстроились спартанцы, и цари даже не звали их на битву. Но через пять лет, когда страсти улеглись и многое позабылось, спартанцы погадали на печени, увидели, что себе вреда нет, и выступили на Итому. К этому времени Спарту ненавидели и Аргос, и Аркадия. Они готовы были помочь нам, но мы отказались, свято веря слову Дельф. И это сражение было повторением прежних, разве что Энфай действовал не совсем обычно для царя. Обгоняя свою ненависть и прокладывая себе дорогу через строй спартанцев, он стремился достать мечом Феопомпа, но получил несколько смертельных ран и упал. Многим мессенцам пришлось расстаться с жизнью, чтобы вырвать из рук спартанцев Энфая. Через два дня он умер. Царства его было тринадцать лет, и войны со Спартой столько же.

У Энфая не было детей, поэтому на его место претендовали сразу трое: Аристодем, полководцы Клеонис и Дамис, мой дед. Вы ведь знаете, что в обычае у нас называть внуков по деду, так что в семье всего два имени. Против Аристодема выступили тогда жрецы во главе с Эпеболом, утверждая, что он не достоин рода Эпитидов как дочереубийца, но народ не согласился со жрецами, и царем стал Аристодем.

Все наши цари были замечательные, но Аристодем превзошел их благородством. За годы правления он сумел подружиться со всеми, кроме спартанцев, и никто не желал ему ала, кроме спартанцев. Война тогда вылилась в чистый разбой. Разница лишь в том, что лакедемоняне грабили наши поля, а мы — периэков, так как сами спартанцы не сеют и не жнут, принуждая к этому остальных. В какой-то мере мы поступали несправедливо к безвинным периэкам, но, рассуждали мы, не все ли им равно, кто отнимет урожай: мессенцы или спартанцы.

Через четыре года обе страны, истощенные взаимными грабежами и тоскуя по нормальной жизни, оповестили друг друга о решающей битве, благодаря чему на помощь лакедемонянам успели подойти их союзники коринфяне, а к мессенцам на подмогу пришли отборные отряды из Аргоса и Сикиона, и аркадяие явились всем войском: ведь несмотря на приход дорийцев, аркадяне продолжали считать своими ближайшими родственниками мессенцев из древнейших родов, — когда-то их предки бок о бок сражались под Троей. Спартанцы поставили в центре коринфян и тех периэков, которым доверяли, сами же под водительством царей заняли края очень глубокой и плотной фалангой. Судьба центра войска их не волновала, они надеялись победить на флангах, а затем, повернувшись друг к другу, смять центр противника. Аристодем же поступил так: всех гоплитов он тоже построил в фалангу, но растянул ее как можно шире, чтобы не обошли с флангов, а легковооруженных, пращников, метателей дротиков и вооруженных дубинами (были и такие, из аркадян: пастухи в свиных и овечьих шкурах, спустившиеся с дальних гор) он спрятал в лесу у Итомы в засаде. Тяжеловооруженных лакедемонян было гораздо больше, чем мессенцев, строй их был глубже, поэтому они пошли в атаку, нисколько не сомневаясь, что с первого натиска обратят нас в бегство. Но мессеняне выдержали и первый, второй, а на третьем из леса выбежали засадные отряды и стали поражать лакедемонских гоплитов в задних рядах пращами и дротиками, самые же отчаянные подходили вплотную и бились на мечах. Но как только спартанцы всем строем поворачивались к ним, они отбегали к лесу, а спартанцы не преследовали их, опасаясь расстроить задние ряды. Это напоминало вот что: как если бы во время драки один на один противник, ухитрившись раздвоиться, втыкал бы тебе шило в зад, продолжая впереди орудовать кулаками. И спартанцы не выдержали, знаменитое их терпение лопнуло: то один, то другой выбегали из строя и гнались за обидчиком, но догнать не могли, им мешала тяжесть доспехов. Увидев это, гоплиты мессенян и союзников утроили натиск и смяли фалангу. Спартанцы побежали. Наши воины их не преследовали, по легковооруженные гимнеты догоняли и убивали в спину — неслыханный позор для спартанца…