Николай Воронов - Знак вопроса, 2005 № 03

Нашей страной тогда управляли два царя, родные братья Антиох и Андрокл. Мнения их о судьбе Полихара единого не было: Андрокл предлагал выдать его и не провоцировать лакедемонян на войну, Антиох же перечислял пытки, которыми спартанцы будут мучить Полихара на глазах Эвайфна, говорил, что мстят ему за победу на олимпийских играх над лакедемонянами, хотя разводил коров, а они с утра да вечера тренировались. Мнение народа тоже разошлось и, в конце концов, распаленный спором люд взялся за мечи и кинжалы. Сторонники Андрокла были убиты, погиб и он сам, а его дочь с малолетними детьми бежала в Лакедемон. Не вынеся горя междоусобицы, скоро сошел в могилу и Антиох. Царем стал его сын Эвфай. Тогда спартанцы на тайных сходках (они обожают устраивать тайны из чего угодно) поклялись друг другу, что ни сроки войны, ни бедствия, которые их, возможно, ожидают, не заставят их смириться со свободной Мессенией и, не известив даже через глашатая о начале войны, ночью напали на пограничный город Амфею, руководимые Алкамеиом, сыном злополучного Телекла. Нападение было неожиданным и предательским, когда ворота города были открыты, а стража беззаботно спала дома. Одних спартанцы убивали в постелях, других резали на улицах, бежавших к алтарям и отдавших себя под защиту богов они, в нарушение всех общеэллинских законов, тоже убивали. И лишь единицы смогли вырваться и разнести весть о взятии Амфеи. Тотчас мессенский народ сбежался в Стениклар, и Энфай приказал наперед всем даже спать с оружием, а потом распустил, обязав явиться по первому требованию.

Спартанцы же, увидев, что мессеняне не стремятся закончить дело одной битвой из опасения в недостатке сил и военной выучке, стали делать набеги на Мессению: угонять стада и отбирать хлеб, но плодовых деревьев они не рубили и усадьбы не разрушали, как это водится на войне, ибо уже считали эту землю своей собственной. Через три года по взятии Амфеи гнев мессенцев достиг высшей точки, и Энфай понял, что народ готов к битве. Он объявил поход и выступил с войском. Навстречу двинулись спартанцы.

Мессеиян Эвфай выстроил перед оврагом, надеясь, что вражеская фаланга, когда будет переходить его, расстроит свои ряды, после чего победить ее будет проще. Но и спартанцы это видели и не трогались с места. Битву, в виде отдельных стычек и поединков, вели лишь легковооруженные воины, но решить что-либо их действия не могли. Тогда Эвфай, понимая, что мессенцы могут противопоставить численному превосходству противника и его железной военной выучке лишь обиды и ненависть, приказал рабам в наступившую ночь обнести мессенский строй частоколом. Утром его приказ привел спартанцев в замешательство, так как идти на приступ они не могли, рискуя сломать фронт фаланги и действовать каждый за себя. Спартанцы ведь даже не преследуют отступающего противника, потому что боятся, увлекшись погоней, расстроить свои ряды и из победителей стать жертвой побежденных. Так уже с ними было. Запомните это раз и навсегда. Вся сила их в неприступности фаланги и четкости действий каждого, а приказы командиров они передают друг другу шепотом, чтоб не услышал враг.

Итак, поняв, что мессенцы их перехитрили, и не придумав ничего в ответ, спартанцы покинули поле боя на пятый день. Весь год над ними смеялись старики, издевались женщины, потешались дети, называя трусами и предателями, клятвопредателями. И спартанцы опять выступили, руководимые обоими царями — Феопомпом и Полидором, внуком приснопамятного Телекла. Мессенян вели Энфай и полководцы Антандр, Пифарат и Клеонис. Встав друг против друга, воины начали грозить оружием и ругать врага, как это и водится, для поднятия духа. Мессенцы называли спартанцев богоотступниками и выродками, недостойными общего предка Геракла, спартанцы же обзывали нас рабами и бабами, уклоняющимися от честного боя. Конечно, мы не могли сравниться с ними ни численностью, ни искусством вести войну, но мессенцы были на грани отчаянья, а раненый зверь, да еще защищающий детенышей, — опаснее стаи. Постепенно от оскорблений стали переходить к делу. Мессенцы поодиночке выбегали вперед и, показывая чудеса безрассудства, пытались расчленить вражескую фалангу, но натыкались на копья и бессмысленно гибли. Когда, наконец, оба войска сошлись, то разгоревшаяся битва по своей жестокости превзошла все доселе случившиеся. Те, кого убивали, вели себя достойно, не молили о пощаде и не предлагали выкупа, убивающие же, против обыкновения, молчали, не хвастались победой громогласно, не потрясали копьем воздух и не поносили побежденных. Феопомп, стоявший правым крылом против Энфая и Антандра, в бешенстве и безумии рвался убить нашего царя. На это Эвфай крикнул: «Мессенцы! Посмотрите на Феопомпа. Он ведет себя точь-в-точь как его предок Полиник, который привел на свое отечество войско из Аргоса, убил собственного брата и сам погиб от его руки. А теперь и Феопомп решил пойти стопа в стопу и навлечь на Гераклидов проклятье, уже постигшее потомков Эдипа». Эти слова воодушевили мессенцев, стоявших вокруг Эвфая, и, сражаясь с редкой доблестью, они обратили Феопомпа и правое крыло лакедемонян в бегство. Но на противоположном фланге дело сложилось наоборот: Пифарат погиб, мессенцы, расстроив ряды, дрогнули. Энфай вынужден был прекратить преследование и идти к ним на помощь. Наступившая следом ночь развела противников. Утром же никто не решился объявить себя победителем и поставить трофей или возобновить битву, и, забрав трупы, войска разошлись.