Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 2005 № 02

Сам он решил стать жрецом Зевса Итомата в главном святилище Мессении и терпеливо шел к своей цели, одолев уже отрезок от прислужника до помощника. Конкурентов он не боялся благодаря происхождению, к тому же его дерзания поощряли старейшины Андании — города, с которым считались не только все города Мессении, но даже спартанцы проявляли определенную сдержанность и осторожность, не желая будить зверя как можно дольше, а иногда даже и убаюкивая мелкими поблажками…

Сегодня Феокл сделал еще один шаг к Зевсу Итомскому: архонты поручили ему отвести процессию анданцев на праздник Артемиды Лимнатиды — Артемиды Болотной. Хоть однажды в ее святилище и произошла резня с самыми печальными для Мессении последствиями, тем не менее ни к празднику, ни к самой богине никто хуже относиться не стал. Выйти предстояло через день затемно, чтобы поспеть в Лимны к жертвоприношению и посвящениям. Поэтому Феокл спешил, чтобы обежать все дома Андании и собрать представительную группу на торжество. Старейшины же в этот раз решили не ходить, считая, что из других городов соберется достаточно знатных лиц и богиня на них не обидится. В Андании есть две статуи Артемиды, возле них-то архонты и принесут в жертву кабана, оленя, козла и козу, совершат возлияния, в общем, почтят богиню как полагается.

Когда Феокл вошел в дом Никомеда, не обратив внимания на облаявшего его пса, семья полным составом трудилась во дворе — кто над чем. Пирра тоже была здесь. По смерти матери ее забрали в Анданию. Пирре пошел уже двенадцатый год, но от тягот прошлой жизни она выглядела замухрышкой и никак не могла выкормиться, хотя работой ее не мучили, работала по желанию, и кормили сколько влезет. Не то что Агнагору, проводившую большую часть дня за ткацким станком.

Феокл коротко объяснил свой приход.

— Мы собирались завтра на усадьбу, — сказал Никомед. — Праздник — дело святое, но дни-то какие! Работать надо.

— Отпусти Ксенодока, — предложил Феокл: — ему полезно будет. Все равно по дороге в Эхалию на свой надел.

— Пойдешь? — спросил Никомед.

— Сдалась мне эта Артемида в луже! — сказал Ксенодок. — Лужа весной и поближе найдется.

— Уши бы оборвать тебе за такие слова, — рявкнул Никомед. — Да вроде не мальчик уже.

— Ты, Ксенодок, своими речами плетешь веревку Окна, — сказал Феокл, — как всякий, кому от его трудов никакого прока нет, одна трата времени и сил, в твоем случае — на говорильню.

— Окн не виноват, виновата его жена, которая тратила на бирюльки все, что он зарабатывал, — сказал Аристомен.

— Нет, — сказал Феокл, — он плел веревку, которую поедала ослица, а Окн все плел и плел, не замечая этого.

— Ослица и есть жена, раз питалась веревками. Или наоборот, очень умная жена-ослица. Может, Окн хотел повесить ее на этой веревке, вот она и ела, чтоб выжить, — сказал Ксенодок. — А Окн на самом деле — это ты, Феокл, потому что Окн — такая вещая птица из породы цапель. Я только не помню, что по ней гадают. Наверное, про ослов: довезет — не довезет?

— Грамотный парень вышел, — вздохнул Никомед, — жаль, мозги набекрень. Что из тебя вырастет?

— Я буду бематистом, — объявил Ксенодок, высунув голову из погреба, — который определяет расстояние между двумя пунктами и говорит, сколько стадиев предстоит отмахать войску и за какое время. Весь подсчет упирается в то, как быстро воины передвигают ноги, плюс поправка на усталость, помноженная на количество привалов. Кроме того, я знаю, что расстояние от подбородка до конца лба составляет одну десятую роста, а до макушки — одну восьмую, стопа — одну шестую, а локоть — одну четвертую.

— Так ты пойдешь на праздник, счетовод? — вспомнил Феокл за чем пришел.

— Боюсь я за себя, — признался Ксенодок. — Место уж больно памятное. Вдруг не удержусь и повторю спартанцам мессенские криптии…

— Ответь на вопрос!

— Я лучше задам вопрос.

— Чтоб ты в три бездны провалился! — выругался Никомед, и Ксенодок послушно полез в погреб.

— Я пойду, — сказал Аристомен, — и Пирру прихвачу, если отец позволит…

На следующий день Аристомен, Пирра и Ксенодок легли спать засветло, так как процессия в Лимны выступала после полуночи. Но сомкнуть глаз Ксенодок все равно не дал, пугая названного брата ужасами Аида. Он договорился до того, что и Феокла объявил побочным отпрыском подземного мира.

— Есть в Аиде демон по имени Эврином. Он очень страшный, потому что пожирает мясо умерших, оставляя душам лишь начисто обглоданные кости. А цвета он такого же, как волосы твоего Феокла или навозной мухи. Думаешь, спроста это?..