– Вы специально выводите меня из себя? – спросил Даг психиатра. – Этого вы добиваетесь?
– Вас не так-то легко разозлить, – бесстрастно ответил доктор Карсон.
Даг признал, что ему было сложно выражать гнев. Он рассказал Карсону о своих периодических проблемах с пищеварением и сном, которые могли объясняться тем, что он не давал выхода своим эмоциям. В 1971 году у него была инфекция предстательной железы, и болезнь все никак не проходила. Один друг-психиатр убедил его, что он в депрессии и, пока не выяснит и не устранит ее причины, он не избавится и от инфекции. Даг согласился встретиться с психиатром, который предположил, что, возможно, он злится на Дебби.
– Я знаю, я сердился на нее, – сказал Даг доктору Карсону, – и в некоторые периоды нашей совместной жизни мне было сложно с ней общаться. Она как будто думает, что понимает меня лучше, чем я сам. И вечно твердит, что я злой и недружелюбный. Но я не считаю себя таким, и мои друзья и коллеги видят во мне другого человека.
– Возможно, Дебби проецирует на вас собственные эмоции и модели поведения, – сказал доктор Карсон.
Даг на минуту задумался об этом. Может быть, это было не так уж далеко от истины. Дебби заявляла, что он «манипулятор» и «деспот», но другие люди считали такой именно ее, а не его. Она говорила, что он холоден, а между тем сама безучастно смотрела на людей и теряла нить разговора. Уж не чувствовала ли она, что ее насиловали в детстве, и не проецировала ли свои эмоции на детей? Возможно, она не была изнасилована в прямом смысле слова, но чувствовала себя изнасилованной, и эти болезненные двойственные эмоции позже повлияли на ее отношения с мужем и детьми. Много лет назад младшие сестры Дебби рассказали Дагу, что та помогала их растить, когда была подростком, и для отца была скорее другом и товарищем, чем дочерью. Даг задумался: были ли ее отношения с отцом в каком-то смысле нездоровыми? Может ли это объяснить, почему она так ревновала каждый раз, когда он был веселым и нежным с детьми?
– Вам нужно начать давать отпор, – продолжал доктор Карсон.
– Давать отпор чему? Я все еще не понимаю, с чем я должен бороться!
– Если вы не насиловали своих детей, скажите им об этом четко и ясно. Не сдавайтесь, не нойте и не жалуйтесь на свои проблемы, не давайте себя в обиду и боритесь!
Во время этих психологических сеансов доктор Карсон словно заражался гневом своего пациента. Иногда он повышал голос, ударял ладонью по столу, чтобы что-то подчеркнуть, или размахивал руками от досады. Слушая, с каким раздражением говорит психотерапевт, Даг пытался понять, что происходит. Может, доктор Карсон специально моделировал для него гнев, демонстрируя, как можно выйти из себя, как следует злиться ? Был ли он зол до того, как Даг входил в кабинет, или же трудное положение клиента каким-то образом лично на него влияло? Кто здесь был психотерапевтом, а кто – пациентом?
– Мне кажется, что вы хотите научить меня выражать гнев, – однажды сказал Даг. – Это может быть полезно в личной терапии, но сейчас дело касается не только меня. Сюда втянуты также моя жена и дети. Я боюсь, что вы заставите меня сделать что-то, что может навредить моей семье.
– Я здесь, чтобы помочь вам, – просто ответил доктор Карсон.
– Мне это нужно. Но мне также нужен самый лучший совет о том, как помочь моей жене и детям. Я должен знать, когда вы пытаетесь помочь мне, а когда – моей семье. Давайте это проясним.
– Боюсь, я не всегда смогу разграничить мои действия по такому принципу, – сказал Карсон.
Даг обхватил голову руками. Конечно, Карсон был психотерапевтом, а не телепатом – откуда он мог знать, что лучше для его пациента, а что лучше для его семьи? Только сам пациент может принимать такие решения. Но как можно принимать решения, если у тебя нет никакой информации? Что было бы лучше для детей? Даг ощущал себя сбитым с толку, как никогда раньше, но прежде всего он должен был оценить риски. Как его действия повлияют на семью?
Даг понял, что он все больше склонялся к тому, чтобы вести себя, как советовал адвокат: быть осторожным, залечь на дно, не предпринимать никаких действий, предварительно их не обдумав. Но порой такая осмотрительность вызывала у него отторжение, ведь хотя у него и были причины для осторожности и сдержанности, у него также были веские причины для гнева и отчаяния. Но что и когда ему делать, чувствовать, говорить?
Он знал, что попал в ловушку противоречивых требований. Его адвокат боялся, что он сделает или скажет что-нибудь не то, а его психотерапевт хотел, чтобы он свободно выражал эмоции, а значит, рисковал навредить детям своими словами или поступками. Какой подход был правильным? Или их следовало совмещать, но как?
Читать дальше