Элизабет Лофтус - Миф об утраченных воспоминаниях [Как вспомнить то, чего не было] [litres]

– Но именно это мы и сделали в ходе эксперимента с торговым центром, – парировала я.

– Я много слышала об этом эксперименте, – ответила Элен. «И не только хорошее», – сквозило в ее тоне. – Вам удалось внедрить воспоминание о вымышленном событии в сознание нескольких участников-волонтеров. Но нельзя сравнивать воспоминание о том, как вы потерялись в торговом центре, с опытом жертв сексуального насилия.

– Это правда, – согласилась я. – Испуганный ребенок, потерявшийся в торговом центре, испытывает не то же самое, что человек, которого насилуют, и я никогда не стала бы сравнивать эти вещи. Но когда у человека при помощи наводящих вопросов формируется ложное воспоминание о том, как он потерялся и испугался, могут задействоваться психологические механизмы, очень похожие на те, которые участвуют в создании ложных воспоминаний о насилии. Нашим экспериментом мы всего лишь хотели показать, каким образом наводящие вопросы могут создать травматичное или относительно травматичное воспоминание о том, чего никогда не было.

На меня и раньше нападали практикующие врачи и защитники прав ребенка, которые утверждали, что мои лабораторные эксперименты демонстрируют только искажение нормальных воспоминаний и что их результаты не следует экстраполировать на опыт взрослых жертв сексуального насилия. Когда об эксперименте с торговым центром сообщили в прессе, один из моих друзей, Пай Бейтман, основатель агентства по предотвращению сексуального насилия Alternatives to Fear в Сиэтле и известный активист, выступающий в защиту прав жертв насилия, написал письмо издателю местной ежедневной газеты Seattle Times. «Если профессор Лофтус думает, что переживания человека, потерявшегося в торговом центре, аналогичны тому, что испытывает жертва инцеста, ей следует глубже вникнуть в суть вопроса», – написал Бейтман. Подтекст предельно ясен: может, я и эксперт в вопросах памяти, но всего лишь новичок, когда дело касается темы сексуального насилия.

Джудит Льюис Герман, и прежде в пух и прах разносившая мои работы, написала длинное и эмоциональное письмо в издательство медицинского журнала Harvard Mental Health Letter, где была опубликована моя статья, в которой я критиковала теорию о психологических травмах и терапию по восстановлению вытесненных воспоминаний. По мнению Герман, меня завербовали адвокаты, выступающие на стороне защиты, «пытаясь отыскать новые способы поставить под сомнение достоверность заявлений взрослых жертв о пережитом в детстве насилии». Несмотря на «недостаток врачебного опыта и знаний о природе психологических травм», я рассуждала о психотерапевтических процессах и пыталась генерализировать свои выводы, относя их на счет пациентов с вытесненными или появившимися в более позднем возрасте воспоминаниями о пережитом в детстве сексуальном насилии. Далее Герман заявляла, что не мое дело высказывать предположения, согласно которым «психотерапевты могут внедрять в сознание своих пациентов сценарии ужасающих событий», и что, в сущности, высказывая подобные предположения, я поддерживаю «популярные предрассудки»: широко распространенный страх того, что психотерапевты манипулируют своими пациентами; преобладающий стереотип о том, что женщины – создания недалекие, злопамятные и занимающие подчиненное положение; и «всеобщее желание отрицать реальность сексуального насилия». В конце Герман сделала вывод, что результаты моих экспериментов используются для поддержания волны негатива, обрушившейся на жертв насилия, что ставит под угрозу будущее исследований на тему травматичных воспоминаний и усиливает социальное давление на жертв, вынуждая их молчать.

Я перестала быть Элизабет Лофтус – обладателем докторской степени и специалистом по гибкости памяти. Теперь я была легкомысленной ученой дамой, которая позволила обратить результаты лабораторных исследований против детей, женщин и жертв насилия и даже поспособствовала этому. Цитируя шутку одного из моих студентов-магистрантов, можно сказать, что я стала Нечистой Педофильной Психологиней из Преисподней.

«Помните, – призывали мои студенты, – это спор не о распространенности сексуального насилия и не о завоеванных тяжелым трудом достижениях феминизма. Это спор о памяти, а не об идеологии».

Мне приходилось регулярно повторять себе эту фразу. Это спор о памяти, а не об идеологии. Это спор о памяти, о памяти, о памяти…

Элен посмотрела на часы.