Степан Жихарев - Записки современника

125 ( 1). Намек на комедию П. Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро» («La Folle journée, ou Le Mariage de Figaro»).

125 ( 2). Имеется в виду Варвара Петровна Алмазова, вышедшая замуж за С. В. Шереметева; ее дневник, относящийся к 1820-м годам, был издан в 1916 г. («Дневник В. П. Шереметевой», с ее портретом 1807 г.).

126 О). Цитата из баллады Бюргера «Ленора» («Leonore»): «всё пропало!». В подлиннике:

О Mutter, Mutter! hin ist hin!

Nun fahre Welt und alles hin!

126 ( 2). Настасья Дмитриевна Офросимова (рожд. Лобкова) была известна в Москве резкостью языка и манер. П. А. Вяземский вспоминал: «Н. Д. Офросимова была долго в старые годы воеводою в Москве, чем-то вроде Марфы-посадницы, но без малейших оттенков республиканизма. В московском обществе имела она силу и власть <. . .>. Она была судом, пред которым докладывались житейские дела, тяжбы, экстренные случаи». По словам Д. Н. Свербеева, она «обращалась нахально со всеми членами высшего московского и петербургского общества», детей своих держала «в страхе божием», а муж ее («которого она, как сама признавалась, тайно похитила из отцовского дома к венцу»), боевой генерал времен Потемкина, был у нее в полном подчинении. Она послужила материалом для Грибоедова (Хлестова в «Горе*от ума») и для Л. Толстого (Ахро-симова в «Войне и мире»), воспользовавшегося «Записками» Жихарева.

127 ( 1). В «Войне и мире» Л. Толстого князь Василий Курагин рассказывает, как Вязмитинов читал этот рескрипт на заседании Государственного совета (т. I, ч. 3, гл. II).

127 ( 2). Причиной волнения, о котором говорит Жихарев, было Аустерлиц-кое сражение (20 ноября 1805 г.); жители Москвы узнали о нем только 29 ноября (см. в записи от этого числа).

13S Ц). О Родё и Бальо см. примечание к стр. 4Н. Фердинанд Диц (Тиц) — венский скрипач и композитор, в 1771 г. приехавший в Петербург и оставшийся в России; к нему обращены стихотворения Державина (1798 г.) и И. И. Дмитриева со следующим примечанием: «Сей превосходный музыкант, к удивлению всех, вдруг перестал говорить и уже близ года наблюдает глубокое безмолвие, не переставая притом восхищать попрежнему игрой своей» (Г. Р. Державин, Соч., изд. Акад. Наук, т. III, СПб., 1866, стр. 375). Федор Жарновик (Жерновик, Ярновик, Джарнович) — скрипач и композитор, концертировал по всей Европе; родился в Сицилии (по происхождению — кроат), умер в Петербурге в 1804 г.

133 ( 2). Цитата из стихотворения Державина «К первому соседу» (1780 г.).

134 ( 1). Цитата из стихотворения И. И. Дмитриева «Освобождение Москвы» — о подвиге Пожарского:

Где ты, славянов храбрых сила!

Проснись, восстань, российска мочь!

Москва в плену, Москва уныла,

Как мрачная осення ночь! —

Восстала! все восколебалось и т. д.

135 Ц). Поговорка «Лепя, лепя и облепишься» есть в «Войне и мире» Толстого — и именно в том месте, где говорится о впечатлении, которое произвела в Москве неудача при Аустерлице (т. II, ч. I, глава II); поговорка эта приведена здесь как «слова князя Долгорукова, утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед». Интересно, что у Жихарева этот 10. В. Долгоруков назван в числе знатных людей, которые, собираясь в Английском клубе, «как-то все особятся и долго о чем-то втихомолку рассуждают. Многих из ежедневных посетителей Английского клуба вовсе не видно» (запись от 28 ноября 1805 г.). Толстой воспользовался этим материалом, но по-своему: перечислив тех же лиц и даже в той же последовательности (Долгоруков, Валуев и Марков) и прибавив Ростопчина и Вяземского, он говорит, что они «не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках» и т. д.

137 Ç 1). О Ю. А. Головкине и его посольстве в Китай много говорит Ф. Ф. Вигель, принявший в нем участие в качестве «канцелярского служителя», но доехавший только до Кяхты. Вигель пишет: «В феврале месяце 1805 года все начали толковать о посольстве, отправляемом в Китай. В аристократическом мире только о том и было разговоров, потому что знатный барин, действительный тайный советник, обер-церемониймейстер, граф Юрий Александрович Головкин назначен был чрезвычайным и полномочным послом. Столь многочисленного посольства никогда еще никуда отправляемо не было : оно должно было составиться из военных, ученых, духовных лиц и гражданских чиновников разных ведомств». Что касается самого Головкина, то он был сыном посланника в Берлине, Париже и Голландии; Вигель пишет: «. . . отец посла Головкина никогда не бывал в России, женился на какой-то швейцарской* аристократке .и детей крестил в реформатскую веру. Когда сын его явился ко двору Екатерины, в нем, кроме имени, ничего русского не было. . . Все знатные молодые .люди тогдашнего времени старались быть тем, чем их сделали судьба и воспитание: быть иностранцами с русским именем; следственно ничто не могло побудить его преобразоваться в русского. И он остался настоящим дореволюционным французом, сохранив до глубокой старости всю их любезность, их самонадеянность и легкомыслие» («Записки», 1928, I, стр. 223). В тридцатых годах у Головкина (ставшего тогда попечителем Харьковского учебного округа) бывал В. А. Соллогуб, который пишет в «Воспоминаниях» («Academia, 1931, стр. 387): «Он изображал собою воплощение типа больших бар XVIII столетия. Большого роста, тучный, с огромным гладко выбритым лицом и густыми седыми волосами, зачесанными по моде императрицы Екатерины II, он всегда был одет изысканно, хотя по-старинному, носил чулки и башмаки с йеобыкновенно Красиными пряжками».