Кассия Сен-Клер - Тайная жизнь цвета [litres]

Во второй половине XIX века, когда волны переселенцев были заняты заселением американских пределов, по всей Европе подспудно шла другая война в стиле Дикого Запада. Только на ней сражались не за территории, а за краски.

Оспариваемыми трофеями были анилиновые краски – семейство синтетических пигментов, получаемых из липкой, черной каменноугольной смолы. Название «анилин» происходит от испанского anil – индиго ( см. здесь). Придумал его в 1826 году немецкий химик Отто Унфердорбен, работавший над выделением красящего вещества из растений-индигоносцев в своей лаборатории. Первый анилин – потрясающий пурпурный мовеин ( см. здесь) – случайно синтезировал лондонский подросток [410]в 1853 году. Но это было только начало. Сразу стало понятно, что анилин может многое предложить миру цветов. Ученые всех стран бросились испытывать новое вещество, смешивая его со всеми компонентами, до которых могли дотянуться.

Одним из первых, кому улыбнулась удача, был Франсуа-Эммануэль Верген. Он был директором фабрики, производившей желтый пигмент из пикриновой кислоты, но в 1858 году он присоединился к своему конкуренту – компании Renard Fréres & Franc – и почти сразу, смешав анилин и хлорид олова, создал яркий цвет, находящийся где-то между красным и пурпурным [411].

Он назвал его фуксином, по имени цветка ( см. здесь). В то же время британская фирма Simpson, Maule & Nicholson синтезировала анилиновый красный. Это режущий глаза цвет немедленно обрел бешеную популярность. Первыми его потребителями, как ни странно, стали европейские армии, закупавшие новый пигмент для покраски униформы. Но вот названия его оказались бледноваты – ни французская «фуксия», ни английский «розеин» не подходили для столь эффектного и энергичного цвета.

Известен он стал под именем «маджента», данным в честь небольшого итальянского городка, где 4 июня 1859 года франко-сардинская армия одержала решающую победу над австрийской.

Вскоре потоки мадженты полились из конкурирующих фабрик в Мулюзе, Базеле, Лондоне, Ковентри и Глазго на восторженную публику, жаждавшую новых ярких и доступных тканей. За несколько следующих лет рынок наводнили новые анилиновые оттенки: желтый, два варианта фиолетового, зеленый альдегид, «лионский синий», «парижский синий», «голубой Николсона», далия («георгиновый» – нечто среднее между мальвой и маджентой) и черный. Завсегдатаи паба «Черная лошадь», что располагался в шаге от красильни Перкина, говаривали, что вода в их рукаве канала Гранд Джанкшн меняла цвет каждую неделю [412].

Все эти цветовые эксперименты, к сожалению, готовили почву для свержения мадженты с престола самого модного оттенка. Все следующее десятилетие красильная отрасль была парализована серией судебных процессов – компании начали отстаивать свое первенство, защищать патенты и охранять интеллектуальную собственность. Сам Верген немного заработал на своем творении: его договор с Renard Fréres & Franc предусматривал, что изобретателю достается пятая часть с прибылей за каждый цвет, что он сотворит [413]. В начале XX века обнаружилось, что многие из чудесных новых цветов содержат мышьяк в опасных пропорциях – до 6,5 % в некоторых образцах мадженты. А широчайшее предложение провоцировало покупателей на все новые эксперименты; маджента стала лишь одним из тысячи возможных вариантов. Выжила она в основном благодаря цветной печати. Сегодня этот цвет ассоциируется почти исключительно с (радикально розовой) краской для печати с фотомеханических форм в цветовом пространстве CMYK [414].

Малярия была настоящим бичом Европы в XVIII и XIX веках. В 1740-х годах Хорас Уолпол писал с пристрастием уставшего от домогательств туриста об «ужасающем недуге, называемом мал’ариа, каждое лето поражающем Рим и убивающем его». Слово «малярия» – искаженное итальянское выражение «плохой воздух»; считалось, что заболевание передается по воздуху, его связь с комарами установили позже. Половина пациентов в Госпитале святого Фомы в Лондоне в 1853 году страдали приступами малярийной лихорадки [415].

Елинственное известное лекарство – хинин, который получали из коры дерева, произрастающего в Южной Америке, – стоило целое состояние: Ост-Индская компания тратила на него ежегодно около 100 тыс. фунтов стерлингов [416]. Финансовые предпосылки для синтеза хинина были, таким образом, очевидны. Частично благодаря этому, а еще благодаря любви к химии как таковой один 18-летний ученый проводил все выходные в кустарной лаборатории на чердаке дома своего отца в Восточном Лондоне, пытаясь синтезировать хинин из каменноугольной смолы. Сегодня Уильяма Перкина по праву считают одним из героев современной науки. Но не из-за хинина, который он так никогда и не синтезировал. Он создал целое направление в химии, когда наткнулся на искусственный оттенок пурпурного – мовеин (или «цвет мальвы»).