Абдурахман Авторханов - От Андропова к Горбачёву

На том же XXVI съезде КПСС Брежнев угрожающе заявил: «Социалистическую Польшу мы в беде не оставим и в обиду не дадим… Пусть никто не сомневается в нашей решимости обеспечить свои интересы». Значение победы польского пролетариата в августовской мирной революции 1980 г. выходит за рамки страны и времени. Это была первая в истории победа внутри коммунизма над коммунизмом. Она была одержана не контрреволюционерами изнутри и не интервентами извне, а тем классом, именем которого прикрываются сами коммунистические правители: пролетариатом. Она была одержана на периферии советской империи, но его дальнобойные удары были нацелены в эпицентр этой империи. Поэтому всемирно-историческое значение первой при коммунизме «мирной пролетарской революции» в Польше заключается в «прецеденте», который может открыть новую эпоху: польский пролетариат доказал, что организованной волею всех рабочих в любой части советской империи можно добиться восстановления исконных прав рабочего человека: 1) права на создание независимых от партии и государства профсоюзов, 2) права на забастовку для улучшения своего материального и правового положения. При неумолимой твердости, солидарности и дисциплине польских рабочих Кремль был поставлен перед тягчайшей дилеммой: «прецедент» или танки. Кремль не решился на вооруженную интервенцию, как в 1953 г. против берлинских рабочих, в 1956 г. против Венгрии, в 1968 г. против Чехословакии, в 1979 г. против Афганистана. Почему же тогда наш новоявленный претендент в «Цезари», Брежнев, не осмелился, как осмелился тот Цезарь, перейти польский исторический «Рубикон»?

Не только мы, но и советские лидеры хорошо знают из истории, что польский «Рубикон» наделен взрывчатой вулканической мощью, огненная лава которой может потрясти устои всей империи. Но даже и это не остановило бы господ из Кремля, если бы они на опыте Афганистана не узнали горькую для себя правду: сегодняшние советские солдаты ненадежны, чтобы ими успешно душить свободу других народов.

Значило ли это, что Кремль, приняв «прецедент», хотел смириться с ним? Абсолютно нет. События в Польше застигли Кремль врасплох. Вынужденную паузу он использовал, чтобы, выждав подходящее время, объявить польский «инцидент» не состоявшимся при помощи самих же польских коммунистов-чекистов и просоветских генералов. Отсюда военный переворот генерала Ярузельского. Советские руководители великолепно понимали, что, легализовав, хотя бы даже молчаливо, польский пример, они провоцируют в будущем цепную реакцию рабочих забастовок с теми же требованиями не только в сателлитах, но и в самом советском тылу. Вот это воистину было бы началом конца всей обанкротившейся политической и экономической системы Советского Союза. Однако, по учению основателей советской империи, «активная несвобода» должна быть не только тотальной, но и «единой и неделимой» во всех частях империи, ибо здесь тоже действует свой собственный духовный закон «сообщающихся сосудов». В самом деле, почему поляки должны иметь то, чего нет у чехов и венгров, а чехи и венгры должны иметь то, чего нет у румын и восточных немцев, а все они вместе должны иметь то, чего нету самих русских и украинцев, узбеков и грузин? Таков был заколдованный круг, в котором вертелось растерянное и запуганное насмерть брежневское руководство. Между тем проблема могла быть разрешена просто и на пользу как «низов», так и «верхов»: объявить в стране радикальные политические, экономические и социальные реформы, признав заодно и право народов советской империи на самоопределение. Но великие реформы всегда были делом рук людей с государственным кругозором, творческой фантазией и безоглядным политическим мужеством. Таких людей в Кремле не было. Брежневы и Сусловы были способны только праздновать перманентные юбилеи, принимать пышные парады, обнародовать пустопорожние резолюции, а в остальном — «тащить и не пущать» дома, оказывать «братскую помощь» вовне. Поляки учат советских рабочих: если они хотят свободной жизни и жить по-человечески, то они должны взять на себя ту роль, которую советская конституция признает за рабочим классом — ведущего класса советского общества. Польские рабочие подали советским рабочим и другой урок величайшей исторической важности: как заставить закоренелых сталинистов убраться вон из руководства страны и принудить разумных руководителей капитулировать перед волей рабочего класса — и этот урок может быть назван одним словом: организация'. Первичными ячейками польской рабочей организации явились рабочие комитеты на верфях Гданьска (быв. Данциг), вслед за ними возникли рабочие комитеты на многих других предприятиях, которые, объявив забастовку, переименовали себя в забастовочные комитеты. Для успеха дела был очень важным и второй организационный шаг — создание Центрального забастовочного комитета с представителями от всех предприятий края в количестве до 700 человек, во главе которого стал никому не известный вчера, но всемирно известный отныне молодой вождь польских рабочих Лех Валенса. Солидарность польских рабочих оказалась так велика, что, например, на верфях имени Ленина в забастовке участвовали и все коммунисты, кроме двух: управляющего и секретаря партии. Объявив свои требования, рабочие заняли предприятия, создали рабочие патрули для соблюдения порядка. И порядок этот был образцовым революционным порядком!