Рахул Джандиал - Нейрофитнес. Рекомендации нейрохирурга для улучшения работы мозга

Мозгу для нормального функционирования нужна стимуляция. Десятилетия научных исследований, казалось бы, уже надежно доказали, что «обогащенная» среда обитания способствует усиленному развитию мозга как у людей, так и у животных, тогда как «обедненное» окружение убивает мозговые клетки и обрекает детей всю жизнь страдать расстройством когнитивных способностей. Так стоит ли удивляться, что на неделю засунуть ребенка, который ударился головой, в некое подобие средневековой темницы, мягко говоря, не самый подходящий способ лечения.

Как показывает серия исследований, максимальный эффект достигается, если держаться золотой середины. Так, молодые люди лучше всего оправляются после сотрясения мозга, если избегают занятий, ставших источником травмы головы, а в остальном занимаются умеренной физической и умственной деятельностью. Например, журнал Pediatrics опубликовал в 2015 году исследование [116], авторы которого первоначально планировали доказать, что детям и молодым людям в возрасте от 11 до 22 лет при сотрясении мозга полезен строгий покой. В ходе же исследования обнаружилось прямо противоположное: у таких исследуемых на протяжении первых десяти дней после сотрясения мозга наблюдалось больше посткоммоционных симптомов (симптомов сотрясения головного мозга), чем у тех, которым рекомендовали просто поменьше переживать из-за травмы и не делать из мухи слона.

Таким образом, если вы или кто-то из ваших близких получил сотрясение мозга, придерживайтесь такого порядка действий:

1. Покажитесь врачу.

2. Не волнуйтесь, не унывайте и не думайте о травме, по крайней мере, первые несколько дней.

3. Ни в коем случае не отгораживайтесь от мира, не помещайте себя в кокон. Немного переписки с друзьями вам не повредит.

«Лифты для пациентов, а врачи – пешочком по лестнице».

Эта фраза засела в моей памяти с первого раза, когда я услышал ее от профессора Димитрия в Институте нейрохирургии имени академика Ромоданова Национальной академии медицинских наук (НАМН) Украины в Киеве.

Дело было летом 2004 года, я тогда приехал в институт прямо из аэропорта, где профессор встречал меня, держа над головой табличку с моим именем по-украински. За некоторое время до того я разослал электронные письма нейрохирургам всех развивающихся стран с предложением сотрудничества в области передовых методик малоинвазивных нейрохирургических вмешательств. Профессор Димитрий откликнулся одним из первых, и вот я прилетел в Киев прямо из дома в Сан-Диего, благо выдалась отпускная неделя.

Снаружи мрачная серая громада многоэтажного больничного корпуса, где располагался институт, напоминала линейный корабль, брошенный на приколе доживать свой век в неравной борьбе с непогодой. Это было государственное лечебное учреждение, и значит, финансировалось оно скудно, а лечились здесь только бедные слои населения. Ряды распахнутых по случаю жары окон немного оживляли унылое однообразие выщербленных бетонных стен свисающими наружу тюлевыми занавесками. Как будто тюрьма принарядилась в кружева по случаю праздника.

Институт нейрохирургии занимал верхние этажи больничного корпуса, поэтому в вестибюле я сразу направился к единственному лифту и уже было занес палец над кнопкой вызова, как профессор Димитрий выдал сакраментальную фразу: «Лифт у нас для пациентов, а врачи все больше пешочком да по ступенечкам».

И повел меня в глубину вестибюля, где был выход на лестницу. Мы начали подниматься.

На первом этаже я увидел, что дверь пожарного выхода открыта настежь.

«Разве вы ее не закрываете?» – удивился я.

«Кондиционеров у нас нет, а так хоть какое-то дуновение воздуха. А если пожар…» – он изогнул бровь, пожал плечами и продолжал подниматься.

Обшарпанная лестничная клетка производила гнетущее впечатление. На каждом этаже из открытых дверей на лестницу просачивался узнаваемый едкий запах дезинфекции и дешевого хозяйственного мыла. Но и этот букет стойких больничных ароматов перебивали характерные для каждого отделения запахи. Из родильного на нас пахнуло околоплодными водами. Из отделения интенсивной терапии выплывал резкий дух антисептиков, а в глубине слышались гул и постукивание аппаратов жизнеобеспечения. Этажом выше витал застарелый и такой знакомый мне запах припаленной плоти – там располагались операционные. Еще выше помещалось отделение неврологии, и мой нос унюхал совершенно неожиданное и неуместное амбре: к ароматам жарящегося бекона примешивались отчетливые ноты чистящего средства и почему-то керосина, а аптечные флюиды придавали этому странному попурри дополнительную остроту.