Джордж Клейсон: Первый богач в Вавилоне

— Будь у меня два шекеля, — мрачно ответил Бансир, — я никому не мог бы их одолжить, даже тебе, моему лучшему другу; ибо они составляли бы моё богатство — всё моё богатство. Никто не дает в долг все свое состояние, даже лучшему другу.

— Как?! — удивленно воскликнул Кобби. — У тебя в кошельке нет ни единого шекеля, однако ты сидишь на стене, подобно истукану?! Отчего ты не закончишь эту колесницу? Как же иначе тебе утолять свои благородные аппетиты? Друг мой, это на тебя непохоже. Где твоя неиссякаемая жизненная сила? Быть может, тебя что-то расстроило? Быть может, боги послали тебе какие-либо беды?

— Да, это наверняка наказание от богов, — согласился Бансир. — Сначала они послали мне сон, нелепый сон, i котором я увидел себя богачом. На поясе у меня висел красивый кошелек, тяжелый от монет. Я беспечно бросал медные шекели нищим. Еще там были серебряные монеты, на которые я покупал богатые наряды для своей жены и все, что мне хотелось, для себя; а также золотые монеты, при виде которых я преисполнился уверенностью в завтрашнем дне и уже не боялся тратить серебро. Меня охватывало блаженное удовлетворение! Ты бы не узнал во мне своего трудолюбивого друга. Ты бы и мою жену не узнал: лицо ее было гладким, нетронутым заботами, и сияло счастьем. Она вновь была молода и улыбалась, как в первые годы после нашей свадьбы.

— Да, это весьма радостный сон, — согласился Кобби. — Но почему приятные чувства, которые он возбуждал, превратили тебя в мрачного истукана, торчащего на стене?

— Действительно, почему! Когда я проснулся и вспомнил, как пуст на самом деле мой кошелек, меня охватил гнев. Давай вместе поразмыслим об этом, ибо, как говорят мореплаватели, мы с тобой в одной лодке. Мальчиками мы вместе ходили к жрецам обучаться мудрости. Юнцами мы вместе веселились. А сейчас, став мужчинами, мы по-прежнему лучшие друзья. Мы оба — верные подданные нашего царя. Доселе мы охотно трудились по многу часов в день. За эти годы мы заработали множество монет, но всё же радости, которые приносит богатство, доступны нам только в мечтах. Тьфу! Разве мы хоть чем-то лучше тупых баранов? Мы живем в самом богатом городе мира. Путешественники говорят, что никакой другой город не сравнится с ним богатством. Вокруг себя мы видим всяческую роскошь, но сами не имеем ничего. Ты, мой лучший друг, трудился без устали полжизни, но твой кошель пуст, и ты говоришь мне: «Можно я займу у тебя мелочь, два шекеля, и расплачусь с тобой после пира богачей сегодня вечером?» И что же я тебе отвечаю? Разве я ответил: «Вот мой кошель; я охотно разделю с тобой его содержимое»? Нет, в ответ я признаюсь, что мой кошель так же пуст, как и твой. В чем же дело? Почему мы не можем иметь серебро и золото, чтобы хватало не только на еду и одежду?

— Подумай также о наших сыновьях, — продолжал Бансир. — Не идут ли они по стопам своих отцов? Неужели их семьи, их сыновья и семьи их сыновей тоже обречены провести свою жизнь среди чужих богатств и, подобно нам, довольствоваться похлебкой и кислым козьим молоком?

Кобби был удивлен:

— За все годы нашей дружбы ты никогда так не разговаривал.

— За все годы нашей дружбы я никогда так не думал. С рассвета до заката я трудился, строя лучшие колесницы. Я малодушно надеялся, что когда-нибудь боги оценят мою добродетельную жизнь и пошлют мне процветание. Но этого так и не случилось. И вот наконец я понял, что этого никогда не будет. И потому сердце мое печально. Я хочу быть обеспеченным человеком. Я хочу владеть землями и скотом, носить дорогие одежды и набитый деньгами кошелек на поясе. Я готов работать ради этого, пока хватит сил в руках и ума в голове, но я хочу получать достойную награду за свой труд. Что с нами не так? Я тебя еще раз спрашиваю! Почему нам не достается хороших вещей, которых в достатке у людей, владеющих золотом?

— О, если бы я знал ответ! — отозвался Кобби. — Я доволен своей жизнью не больше, чем ты. Я зарабатываю игрой на кимвалах, но эти деньги быстро уходят. Мне часто приходится ломать голову, что делать, чтобы моя семья не голодала. Кроме того, душа моя жаждет иметь большие кимвалы, которые смогут верно воспроизвести всю музыку, звучащую у меня в голове. С таким инструментом я, может быть, смогу сочинять музыку прекрасней, чем та, которой услаждают слух цари.

— И ты должен иметь такие кимвалы. В твоих руках они будут петь слаще, чем у любого другого жителя Вавилона. Они будут петь так сладко, что в восторг придет не только царь, но и сами боги. Но как же ты сможешь приобрести такой инструмент, когда мы оба не богаче царских рабов? Слышишь, колокол звонит? Вот они идут.