Дэвид Бирн - Как работает музыка

Такой ход мыслей приводит Кэри к следующему выводу насчет идеи, будто «искусство формирует характер»:

Кто-то говорит: «То, что я чувствую, более ценно, чем то, что чувствуешь ты». В предположении, что высокое искусство придает жизни смысл, есть врожденное высокомерие по отношению к массам людей, которые не принимают таких форм… и подспудный намек, что их жизнь менее достойна и менее ценна. Религия искусства делает людей хуже, потому что она поощряет презрение к тем, кого считают лишенными художественного вкуса [98] Ibid., p. 25. .

Хотя постоянно поддерживается идея, будто искусство предназначено для всех и все могут извлечь из него выгоду, я бы не сказал, что широкая презентация искусства полностью демократична. Эта открытая, на первый взгляд, версия культуры на самом деле довольно иерархична. Смотрите, слушайте, цените, но даже не думайте, что когда-нибудь сможете сделать это сами! Всё, что считалось «настоящим искусством», не имело ничего общего с реальностью повседневной жизни. Британский искусствовед ХХ века Клайв Белл писал: «Чтобы оценить произведение искусства, мы должны отбросить все житейское, любое понимание его идей, любые привычно возникающие эмоции» [99] Ibid., p. 90. .

«Качественные» работы считаются вневременными и универсальными. Такие люди, как Белл, утверждают, что эти произведения были бы хороши практически в любом контексте. Шотландский философ эпохи Просвещения Дэвид Юм настаивал на том, что существует неизменный стандарт и что «[он] был повсеместно найден, чтобы приносить удовольствие во всех странах и во все времена» [100] Ibid., p. 60. . Подразумевается, что великое произведение, если оно действительно великое, не должно отождествляться со своей эпохой и местом. Нам ни к чему знать, как, почему или когда оно было задумано, изготовлено, представлено или продано. Великое произведение существует независимо от всего мирского, трансцендентного и неземного.

Это абсолютная чушь. Очень немногие из работ, которые мы сейчас считаем «вневременными», изначально такими и задумывались. Кэри приводит в пример Шекспира, который нравился далеко не всем: Вольтер и Толстой не слишком его жаловали, а Дарвин находил его «невыносимо скучным» [101] Ibid., p. 61. . В течение многих десятилетий его произведения высмеивались как низкопробные и массовые. То же самое можно сказать и о таком «великом» художнике, как Вермеер, которого «реабилитировали» лишь совсем недавно. Общество постоянно меняет свои ценности. Британская трип-хоп-группа Morcheeba, с которой мне довелось посотрудничать, превозносила достоинства американской группы 1970-х годов под названием Manassas. В молодости эта группа не была мне интересна – я знал, что они прекрасные музыканты, но никак не отождествлял себя с их музыкой, – но вполне мог допустить, что новое поколение музыкантов, лишенное моих предрассудков, может увидеть их в другом свете. Не уверен, что эта конкретная группа когда-либо возводилась на «вневременной» пьедестал, но были и такие группы. Я открыл для себя электрические джемы Майлза Дэвиса из 1970-х годов относительно поздно – когда они вышли, критики приняли их в штыки, – но теперь выросло целое поколение музыкантов, боготворящих эти записи и черпающих в них вдохновение.

Художник Александр Меламид высмеял убеждения о мистической и моральной силе искусства с помощью слайд-шоу из фотографий, на которых он держит репродукции известных шедевров таких художников, как Ван Гог и Сезанн, перед сельскими жителями в Таиланде. Не без иронии он рассказывал о своих надеждах, что знакомство с этими «духовными» произведениями возвысит «язычников» и что произведения искусства, возможно, даже обладают некоторыми целебными свойствами. Это было уморительно отчасти потому, что Меламид в течение всего показа сохранял невозмутимое выражение лица, но суть, так или иначе, была очевидна: вне контекста великие западные шедевры не обладают преображающим эффектом, которого от них принято ожидать там, откуда они родом.

Оперные залы, балет и крупные художественные музеи получают больше финансирования – причем не только от правительства, – чем популярное искусство, популярные музыкальные площадки. Это объясняется тем, что им на протяжении большей части XX века придавалась нравоучительная ценность, причем судили о них люди привилегированного класса.

Впрочем, в Америке эти процессы уже не так очевидны, так как бóльшая часть спонсорства и аудитории для этих институтов больше не поступает из среды «старых денег». Класс и богатство не всегда шли бок о бок, но теперь, возможно, они становятся синонимами. Быть членом клуба, который поддерживает «очаги культуры», – это способ для техасского нефтяника или торговца оружием выдавать себя за культурного человека. Этот образ настолько распространен, что уже превратился в клише. Джетт Ринк, персонаж Джеймса Дина в фильме «Гигант» (Giant), разбогател благодаря добыче нефти, после чего пытался прослыть в обществе человеком с изысканным вкусом. Во многих отношениях новые богачи подражают старым богачам и ценят то же самое. (Забавно, что технологические магнаты, разбогатевшие ботаны, не следуют этой схеме – они, кажется, не особо заинтересованы в присоединении к таким клубам.)