Юваль Харари - Sapiens. Краткая история человечества

На протяжении этих долгих тысячелетий люди порой ели пшеницу, однако особой роли в их рационе злаки не играли. Примерно 18 тысяч лет назад закончился последний ледниковый период и началось глобальное потепление. Средняя температура воздуха росла, увеличивалось и количество осадков. Новые климатические условия оказались идеальными для ближневосточной пшеницы и других злаков, они размножились и распространились. Люди стали употреблять в пищу больше пшеницы – и поневоле сделались ее рекламными агентами. Колосья прямо с поля в пищу не употребишь: зерно нужно обмолотить, размолоть, желательна также термическая обработка. Итак, набрав колосьев, люди возвращались в свой временный лагерь и там принимались за работу. Зерна пшеницы были мелкими, их было много в каждом колосе, и по дороге в лагерь часть семян рассыпалась. В результате поблизости от лагерей, на облюбованных людьми тропах, пшеницы вырастало все больше.

Способствовало ее распространению и подсечно-огневое земледелие. Огонь уничтожал деревья и кустарник, и пшеница единолично присваивала себе солнечный свет, воду и питательные вещества. Там, где пшеницы оказывалось особенно много, где водилась дичь и имелись в изобилии другие источники пищи, люди могли разбить лагерь и осесть на сезон, а то и вернуться в следующем.

На первых порах период оседлости длился всего месяц, пока собирали урожай. В следующем поколении лагерь задерживался еще на неделю сверх месяца, потом на две и постепенно превратился в деревню. Следы таких поселений обнаруживаются во многих точках Ближнего Востока, особенно в Леванте, где с XIII по X тысячелетие до н. э. процветала натуфийская культура. Представители этой культуры были охотниками и собирателями, они использовали в пищу десятки диких видов животных и растений, однако уже поселились в деревнях и значительную часть времени тратили на сбор и обработку дикорастущих злаков. Они строили каменные дома и амбары, запасали зерно на голодные годы. Натуфийцы изобрели новые орудия труда: каменные серпы для жатвы, каменные ступы и песты, чтобы перетирать зерна.

После середины X тысячелетия наследники этой культуры продолжали собирать и обрабатывать зерновые, но они также научились культивировать их все более изощренными способами. Собирая урожай, они оставляли часть семян в поле, чтобы те проросли на следующий год. Выяснилось, что урожай заметно увеличивается, если закопать семена глубоко в землю, а не просто рассыпать их на поверхности почвы. Тогда люди принялись рыхлить и пахать землю. Затем они научились пропалывать поля, оберегать всходы от вредителей, поливать их и удобрять. И чем больше усилий затрачивалось на сохранение урожая, тем меньше времени оставалось для сбора дикорастущих растений и для охоты. Так охотники-собиратели превратились в земледельцев.

Женщина, собиравшая дикие злаки, не превращалась за ночь в крестьянку, возделывающую пшеницу, а потому трудно указать точный момент, когда произошел окончательный переход к земледельческой культуре. И все же к середине IX тысячелетия до н. э. Ближний Восток представлял собой уже конгломерат поселений вроде того же Иерихона, жители которых основную часть времени занимались культивированием небольшого числа одомашненных видов.

В постоянных деревнях с непривычно большими запасами пищи население стало увеличиваться. Отказавшись от кочевого образа жизни, женщины смогли рожать хоть каждый год.

Теперь младенцев отлучали от груди в более раннем возрасте, ведь их можно было кормить кашей. Появление детей приветствовалось: для работы в поле не хватало рук. Но вместе с руками появлялись и лишние рты, быстро поглощавшие избытки пищи, а значит, приходилось распахивать все новые поля. Из-за скученности легко распространялись инфекции, дети питались в основном злаками, а не материнским молоком, причем каждому ребенку приходилось конкурировать за свою порцию со все большим числом братьев и сестер – неудивительно, что уровень детской смертности стремительно рос. В большинстве аграрных общин как минимум один из трех детей умирал, не достигнув 20 лет 26. Но рост рождаемости заметно перекрывал уровень смертности, и на свет появлялось все большее число все более обездоленных детей.

Со временем невыгодность «сделки с пшеницей» становилась все более очевидной. Дети умирали, взрослые в поте лица добывали хлеб насущный. Жизнь иерихонца в середине IX тысячелетия до н. э. стала явно тяжелее, чем в X или XIII, но никто так и не понял, что происходит. Поколения жили почти в точности как их отцы, разве чуточку более «эффективно». Множество «усовершенствований», каждое из которых для того и предназначалось, чтобы сделать жизнь легче, в совокупности превратилось в жернов на шее каждого земледельца.