Юрий Лифшиц - Рукописи горят, или Роман о предателях. «Мастер и Маргарита» - наблюдения и заметки

Если говорить об эволюциях персонажей, воплотившегося из ершалаимских времен в некоторое свое подобие в московских эпизодах романа, соблазнительно было бы представить Афрания – идеального особиста – растворившимся в органах советской госбезопасности, и, мне думается, эта версия не так уж далека от истины. А «наушник и шпион» барон Майгель (советский Иуда) слишком ничтожен, чтобы считать его преемником «всевидящего ока» при Понтии Пилате.

Своеобразным действующим лицом романа является толпа, переходящая из одного пространственно-временного континуума и онтологически-мистического конгломерата в другой и третий. В ершалаимской массе, смущенной Иешуа, отличить его сторонников от противников невозможно («И прокуратор услыхал опять как бы шум моря, подкатывающего к самым стенам сада Ирода великого». )

Но, по-видимому, там имелись и те, и другие, и даже третьи. Я полагаю, новозаветный люд качественно разделился на: сочувствующих Га-Ноцри, но трусливых ( группа Пилата ); ненавистников Иешуа ( группа Иуды ); и беззаветно принявших его учение ( группа Левия ). Безусловно, вторых должно быть гораздо больше, однако падкий на кровавые зрелища народ почему-то расходится, когда Пилат объявляет о казни Иешуа Га-Ноцри. Можно подумать, наблюдать за мучительной смертью Вар-раввана добрым ершалаимцам было бы куда приятнее: «И толпа вернулась в город, ибо, действительно, ровно ничего интересного не было в этой казни, а там в городе уже шли приготовления к наступающему вечером великому празднику пасхи». Или охлосу хотелось поглазеть на унижение и, возможно, падение Синедриона, возглавляемого Каифой, если бы Пилат не струсил и послал на крест мятежника и убийцу вместо полубезумного проповедника?

Впрочем, если связать воедино начала и концы романа, в этой толпе можно вычленить кое-кого еще. Когда Понтий Пилат объявляет имя осужденного, ему кажется, «что солнце, зазвенев, лопнуло над ним и залило ему огнем уши. В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист». А в самом конце книги, «над горами прокатился, как трубный голос, страшный голос Воланда:

– Пора!! – раздался «резкий свист и хохотБегемота» (в обоих случаях полужирный шрифт мой – Ю.Л.).

А перед этим тот же Бегемот и Коровьев-Фагот поочередно свистят, чтобы «пошутить, исключительно пошутить». Можно предположить, что новозаветные события, воспроизведенные в романе, происходили под неусыпным контролем нечистой силы, и это не так уж далеко от истины.

Остается сказать, что ершалаимская толпа переживает в романе своеобразную народную эволюцию , в сущности перерождаясь в советскую, которая приходит на другое, тоже, впрочем, отчасти кровавое зрелище – сеанс черной магии в Варьете, – хотя туда, возможно, явилась не трудящаяся зрительская масса , а представители элитарных слоев московского общества. Причем древняя толпа становится советской за вычетом потусторонней, состоящей из мертвого человеческого отребья, «тысяч висельников и убийц», собравшихся на самое чудовищное из возможных представлений – бал «при свечах» у сатаны.

Из всех главных героев романа наиболее интересна (после Воланда) именно Маргарита, поэтому, естественно, начнем с дамы. Рассказывает о ней мастер Ивану Бездомному, своему будущему ученику, предварительно. Они встречаются в психиатрической клинике и вместе с тем в главе с красноречивым номером 13. Чуть раньше, в главе 11, описывающей «раздвоение Ивана», между ними происходит нечто вроде предварительного «диалога», когда «подремав немного, Иван новый ехидно спросил у старого Ивана:

– Так кто же я такой выхожу в этом случае?

– Дурак! – отчетливо сказал где-то бас, не принадлежащий ни одному из Иванов и чрезвычайно похожий на бас консультанта.

Но именно под сенью этого несчастливого числа 13, имеющего отношения к нечистой силе, Булгаков вводит в повествование мастера и Маргариту, накрепко связанных, как впоследствии узнаёт читатель, с дьяволом. Глава называется «Явление героя», герой, представая в ней самолично, представляет и героиню. «Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы», – в первой фразе мастера возникает сама Маргарита, во второй упоминается нечистая сила:

– Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве.

Вообще в романе чрезвычайно много чертыхаются, причем не только люди, но и черти, в чьих устах «черт возьми» или «черт его знает» звучит довольно пикантно и двусмысленно. Но именно этого эффекта, похоже, добивался автор.