Вардан Торосян - Эволюция стиля мышления в исследованиях Вселенной. От древнейших времен до конца ХХ века

В таком свете вполне естественно было представлять развитие науки как последовательное и совершенно линейное наращение знания (подобно возведению здания, кирпичик за кирпичиком), приближающее к идеалу абсолютного, окончательного знания мира. Сравнительно «камерный» характер науки вплоть до конца XIX в. усиливал впечатление полной автономии ее внутренней логики; развитие и уточнение научных теорий на основе эмпирических данных вполне согласовывалось с классическими представлениями, корнями восходящими еще к Ф. Бэкону. Если же в определенных случаях приходилось так или иначе считаться с влиянием «внешних» факторов, то это делалось лишь в качестве санитарного мероприятия – выявления подобных факторов с целью их элиминации, искоренения любых субъективных и «побочных» наслоений на теле науки (подобно Строительным лесам, убираемым после возведения здания). При этом, если проблема влияния субъекта познания на научное знание волновала философию уже с античного периода (Протагор, Парменид, Зенон, Платон, Аристотель), то об общем социокультурном воздействии на науку еще до не столь давнего времени не было и речи.

Впервые обстоятельное исследование социального воздействия на развитие и характер науки было проведено К. Марксом, а затем Ф. Энгельсом. Общеизвестны результаты марксова анализа, давшего теоретическое обоснование необходимой связи между развитием науки и производства, прослеженной К. Марксом не только для современного ему капиталистического общества с высокоразвитыми производством и наукой, но даже для античности. Тем не менее, в тот период выводы, обоснованные К. Марксом, были восприняты довольно однобоко, и влияние социальных факторов, сводясь лишь к чисто экономическим, рассматривалось не более как своеобразный катализатор, способный ускорять ход развития науки (будучи приложенным к тем или иным ее областями зависимости от запросов производства) и воздействующий, так сказать, только на скорость выработки тех или иных идей, но не сами идеи, их характер. В результате само содержание и даже характер оформления научных идей по-прежнему не связывались с влиянием социальных и даже общекультурных (а тем более субъективных) факторов. Даже когда в дальнейшем, вследствие революции в естествознании на рубеже XIX – XX вв. классическому идеалу естествознания (и научного знания вообще) был нанесен сокрушительный удар, все же считалось, что подорваны претензии лишь на абсолютное, но не «чистое» знание. Попытки поисков «чистого» знания оказались характерными для махизма, а после разгрома его В. И. Лениным в «Материализме и эмпириокритизме», и для наиболее зрелой фазы позитивизма, неопозитивистской философии, которая приобрела значительное влияние на Западе в первой половине XX в. в первую очередь как своеобразная философия науки.

Избежав крайностей махизма и эмпириокритицизма, неопозитивизм привлек многих западных философов и естествоиспытателей, поставленных перед сложными философскими задачами именно развитием науки, своими претензиями на научность, внешней научной респектабельностью, строгой логической разработкой ряда важных проблем, относящихся к структуре научного знания. Однако, как известно, вскоре выяснилось, что уже исходные установки неопозитивистского анализа науки направлены на исследование только логических отношений, к тому же лишь в сфере готового знания, неизбежно оставляя за пределами исследования процесс его генезиса и динамики. В претензиях на поиск оснований чистой, незамутненной «метафизическими искажениями» науки и, как важной составляющей такого поиска, «чистой» философии науки, неопозитивизм, даже при определенных достижениях в сфере логического анализа, оказался лишь выхолощенной, идеализированной схемой, крайне далекой от отражения реального хода развития науки 1 1 См: Швырев В. С. Неопозитивизм и проблемы эмпирического обоснования науки. М., 1966. .

Философия неопозитивизма подверглась обстоятельной критике со стороны не только философов-марксистов, но и многих буржуазных философов. Постоянная критика неопозитивизма шла даже, так сказать, изнутри. Потребовалось, однако, значительное время, чтобы с неопозитивизмом окончательно порвала западная философия науки, далеко не сразу осознавшая несовместимость неопозитивистских разработок с реальным процессом научного познания. Произошла удивительная на первый взгляд вещь. Оказалось необходимым достижение условий особенно значительного воздействия науки на общественное развитие, чтобы в достаточной мере оценить детерминированность, в свою очередь, науки, целым комплексом социокультурных (социальных и общекультурных) факторов, накладывающих активный отпечаток на конкретную реализацию внутренней логики науки. Стало осознано, что единственный путь для разработки адекватной философии науки – это обращение к реальному ходу ее развития, с особым вниманием при этом к истории науки, которая расценивается уже не просто как «архив фактов», а как материал для философского анализа и обобщений. Историческое направление постпозитивистской философии науки (Т. Кун, С. Тулмин, М. Финокьяро) с самого начала подчеркивало, что именно философию науки следует выводить из истории науки, а не наоборот. Перефразируя известные слова Ф. Энгельса, можно сказать, что лишь в этом случае возможно избежать опасности «рассматривать историю как реализацию своих любимых идей». Характерно при этом, что история науки начинает рассматриваться уже не просто как история ее открытий, событий и т. д., а в значительной степени и как «история ее метафизических каркасов» (Дж. Агасси).

Читать дальше