Андрей Мурзин - Российское культурное пространство в региональном измерении

Второй этап наступает с началом массовой индустриализации. На этом этапе решительному изменению подвергается уже сам геокультурный ландшафт страны: происходит стремительный рост числа городов (как промышленных центров), разворачиваются гигантские стройки, создается система каналов. При этом, скажем, пуск первых сооруженных в эти годы ГЭС Волжского каскада привел к тому, что под водой оказались огромные территории (акватория Рыбинского водохранилища составила 4,5 тысячи квадратных километров; на дно ушли город Милога, около 700 сел и деревень, 150 тысяч человек были переселены из родных мест).

Одновременно с этим не только большие социальные группы населения подвергаются «социально-классовой перековке», но подобному же «обработку» проходят и целые города. Например, процветавшие ранее богатые купеческие волжско-камские города, по сути, принудительно превращают в индустриальные рабочие центры. Самым показательным здесь можно считать «преобразование» третьей, «торговой» столицы, «кармана» России Нижнего Новгорода в город Горький – родину пролетарского «буревестника революции», известный не своей ярмаркой, а промышленной продукцией «Красного Сормова».

Третий этап относится к 70–80-м годам, когда циклопические формы централизованной советской экономики, огосударствление всей социальной жизни образовали уродливую гиперреальность, а государство мыслилось уже как единая гигантская производственная корпорация. Естественно, что образы регионов, в качестве ее составных частей, в основном, приобрели «специализированный», «производственный оттенок»: «житница страны» (Ставрополье, Кубань), «автомобильный цех страны» (Горький, Тольятти, Самара, Ульяновск), «всесоюзная здравница» (Крым, Сочи) «тихоокеанские ворота страны» (Приморье), были еще «хлопковые республики» и «республика-сад». Лишь несколько городов оставались на особом положении, наделенными собственными именами. Так, Москва именовалась «сердцем нашей Родины», Ленинград – «колыбелью Октябрьской революции», Ульяновск – «родиной Ленина», Волгоград – «городом воинской славы». Этому же ряду безусловно принадлежит и определение «Урал – опорный край державы».

Вряд ли все эти образы были, безусловно, тождественны внутреннему самоощущению регионов, пониманию ими своего истинного значения и роли. Взгляды снаружи и изнутри могли сильно различаться. Многие территории сберегали в глубине своей исторической памяти другие, можно сказать, более личные, почти интимные имена, идущие от местного придания, когда-то прочно связавшего живущих здесь людей с этой землей.

Отправляясь «к тетке, в глушь, в Саратов», следовало иметь в виду, что в душе самих саратовцев их город всегда оставался столицей Поволжья. А Оренбург – это не только то место, откуда возник тот самый «пуховый платок», но и еще и город, поименованный когда-то «вратами в Азию», «Южной Пальмирой». Металлургический Череповец словно в сновидениях видел себя «Северным Оксфордом» (как называли город в начале ХХ века из-за особого внимания к образованию), Омск же хотел бы помнить себя не только «колчаковской столицей», но и «сибирским Лейпцигом».

Советские образы регионов, служили единству страны, но зачастую (и даже, как правило) грубо искажали экзистенциональные основания жизни самих регионов, подчиняя ее внешним требованиям, интересам государственной машины. Декларировавшийся принцип гармоничного развития личности вступал в противоречие с предлагаемыми условиями ее существования как части локально социума, заставляя примиряться с изначально усеченными, «специализированными» способами его существования.

Например, в экономике Урала центральное место занимали огромные металлургические предприятия, заводы-гиганты тяжелого машиностроения, связанные сложной сетью отношений с многочисленными поставщиками и заказчиками, разбросанными по всей стране. Около трети всего промышленного производства региона приходилось на долю предприятий, связанных с военно-промышленным комплексом (в Свердловской и Пермской областях эта доля составляла более 50 %, в Удмуртии – почти 70 %), тогда как по экономическим показателям в легкой промышленности Урал занимал 18 место из 19 промышленно-экономических регионов страны. Односторонняя узко промышленная специализация, игнорировала интересы сбалансированного развития края.

С 60-х годов за Уралом закрепляется название «рабочего края» (в котором слились все его предыдущие определения как «кузницы страны», «мастерового» и «трудового» края). С этой поры сколько бы вузов и НИИ, секретных КБ и научных центров (не говоря уж о театрах, музеях, филармониях и т. п.) не существовало в крае, он «приговорен» был навсегда оставаться «рабочим краем».