Эрик Лор - Российское гражданство - от империи к Советскому Союзу

Нансеновский паспорт позволял своему владельцу путешествовать по странам, признающим этот документ, хотя при возвращении в Советский Союз паспорт аннулировался. В целом его владелец нес все обязанности гражданина страны проживания, но необязательно получал все права гражданства. Каждая страна сама определяла правила получения социального обеспечения беженцами и допуска их в общественные организации, и от страны к стране такие привилегии очень различались [597]. Когда Турция последовала примеру Советского Союза и объявила о массовой денатурализации армянских беженцев, Нансен сходным образом начал решать проблему армян, оставшихся без гражданства [598].

Если рассматривать вопрос в исторической перспективе, великая денатурализация была в некоторых отношениях основана на российских традициях. С XVIII по XX век власти делали исключения из общего правила, запрещавшего эмиграцию, требуя, чтобы группам населения, решившим покинуть страну, было навсегда запрещено возвращаться, что часто сопровождалось денатурализацией. Однако такой вид эмиграции и денатурализации всегда применялся лишь в конкретных случаях и никогда не становился общей политической стратегией, используемой в отношении всех эмигрантов. Более характерной была крайняя неготовность старого режима позволять подданным – даже якобы менее ценному еврейскому населению – выход из российского подданства.

Возможно, самым значительным разрывом с эмиграционной политикой предыдущей эпохи стали денатурализация и фактическое признание эмиграции миллионов этнических русских. Царские власти были готовы на многое, чтобы предотвратить эмиграцию, и демонстрировали серьезное нежелание разрешать или признавать денатурализацию любых представителей русского населения. На деле эти власти, когда только было возможно, стремились содействовать обратной миграции представителей тех наций, которые считались коренными. Таким образом, массовая денатурализация оказалась беспрецедентным событием. За несколько лет страну покинуло в пятнадцать раз больше этнических русских, чем за всю российскую историю до 1914 года, и в ответ советская власть сделала такую массовую эмиграцию постоянной, денатурализовав эмигрантов и конфисковав их собственность.

Но, несмотря на это, великая денатурализация не положила конец явлению обратной миграции. На самом деле на протяжении последующих лет и десятилетий попытки убедить группы эмигрантов вернуться спорадически возобновлялись. Несколько групп казаков, сражавшихся на стороне Белой армии, некоторые немецкие фермеры, финские рабочие и представители других групп в 1920-х годах возвращались в Советский Союз. Однако с точки зрения процессуальных норм или официальных процедур эта обратная миграция вряд ли отличалась от иммиграции иностранцев. Таким людям приходилось подавать заявление с просьбой о разрешении им иммиграции, преодолевая бюрократические преграды, и каждое групповое заявление рассматривалось неизменно подозрительным и все более подверженным ксенофобии ОГПУ. При таких условиях и в целом сложной экономической ситуации количество возвращающихся мигрантов оставалось очень небольшим – оно вряд ли составляло значительный процент от бывших подданных царя, рассеянных по миру. По оценкам исследователей, приблизительно 200 000 низших чинов Белой армии вернулись в страну по окончании Гражданской войны. Надежных оценок числа вернувшихся гражданских лиц нет [599]. Как мы видели, легальное возвращение эмигрантов было сложным и рискованным предприятием. Нелегальное, нерегистрируемое возвращение было еще опаснее – даже в хаосе первых лет советской власти. Есть несколько документированных случаев нелегального возвращения небольших групп людей, включая прибытие почти 3000 офицеров армии Деникина в ноябре 1920 года. Но история их возвращения – с участием контрабандистов, рыбаков, дачей взяток и тому подобным – лишь подчеркивает, насколько опасным и сложным был нелегальный путь. К этой опасности добавлялось в высшей степени подозрительное и враждебное отношение властей. Например, на встрече членов Политбюро в мае 1922 года Ленин предложил казнить любого эмигранта, вернувшегося из-за границы без разрешения властей [600].

Великая денатурализация явилась также важным шагом к экономической и социальной изоляции, ставшей отличительной чертой Советского Союза. Этнические диаспоры, как уже отмечалось, могут быть существенным источником международного общения, инвестиций, доходов и обмена [601]. Между тем в начале 1920-х годов Советский Союз решительно порвал связи с большой диаспорой, сделав путешествия и в конечном счете даже сообщение между диаспорой и советским населением очень сложными, если не невозможными. Решительное изменение политики сопровождалось интересной дискуссией, произошедшей в 1922 году между замнаркома НКИД Максимом Литвиновым и зампредом ГПУ Генрихом Ягодой. Последний – будущий глава спецслужб в эпоху Большого террора – пылко ответил на предложение ВЦИК определить условия повторного принятия в советское гражданство бывших российских подданных, денатурализованных в соответствии с декретом от 15 декабря 1921 года. Не вполне грамматически верно, но с большим жаром Ягода заявлял, что правительство не должно приветствовать возвращение ни конторских служащих с их навыками, ни «так называемого рабочего элемента», который он объявлял политически несознательным и не имеющим представления о сути Советского Союза. Он писал, что такие легковерные люди ненадежны, тогда как среди вернувшихся служащих, без сомнения, найдутся личности непримиримые, крайне нежелательные и даже опасные [602].