А. Степанов - Число и культура

В рамках настоящей работы, однако, едва ли уместно вступать в основанные на вкусах и политических убеждениях идеологические дискуссии, которые редко имеют на выходе конструктивный продукт. Более целесообразно – продолжить наше исследование, поскольку предстоит обнаружить еще множество логических черт пятичастной социальной идеологемы, которые позволят определить, способствует ли она решению, а если да, то каких, действительных проблем, присущих наличной социально-политической системе. Однако перед тем, как перейти к такой конструктивной части, обратим внимание на несколько немаловажных нюансов.

Прежде всего, как, вероятно, заметил читатель, в трансформированной классовой схеме имплицитная шкала престижа, соответствующая делению "среднего класса" на интеллигенцию, рабочих и служащих, ставит на первое аксиологическое место интеллигенцию, второе – рабочих, третье – крестьян. В этом явное отличие от советской идеологии, ибо в последней, в соответствии с марксистскими постулатами, идеологический приоритет отдавался "самому передовому классу", пролетариату. Кроме того, как мы помним, в первые десятилетия СССР интеллигенция объявлялась вообще не классом, а лишь прослойкой, а позднее, хотя и был признан ее более полноценный статус, официальная доктрина отказывала ей в наличии самостоятельных классовых интересов. Совершенно иная ситуация в рассматриваемой, т.е. деверсифицированной, идеологической конструкции.

На сей раз интеллигенция превращается не только в полноценную классовую единицу, но даже в известном смысле идеологически приоритетную. Во-первых, это, с нашей точки зрения, более соответствует сложившейся фактической ситуации, ибо уже не одно десятилетие стремление к "умной и чистой" работе составляет одну из заметных общественных мотиваций. Во-вторых, такое положение благоприятствует развитию России в направлении постиндустриального (высокотехнологичного, информационного) общества.

Прав также тот, кто заметит, что расположение классов по роду занятий повторяет последовательность основных историко-технологических стадий: стадия аграрного общества, индустриального, постиндустриального. Каждая последующая стадия не отвергает предшествующие ведущие занятия (индустриальная эпоха сохраняет и сельскохозяйственный труд, постиндустриальная – и заводской, и сельский), однако переставляет логические акценты. На нынешней исторической ступени значение промышленного труда снижается за счет интеллектуального.

Обратим внимание и на следующий нюанс. В приведенной классовой схеме наблюдается некоторое терминологическое "мерцание": высший класс по роду занятий выступает под именами то "интеллигенции", то "служащих", – и это намеренно. "Служащие" – обычно более значительное по объему понятие, включающее представителей не только интеллектуальных профессий. Однако в культурной традиции термин "интеллигенция" окружен более комплиментарными ассоциациями. Поэтому в процессе функционирования идеологемы, по-видимому, целесообразно сохранять оба термина, а выбор осуществлять всякий раз в зависимости от конкретной задачи, от аудитории /5/. Одновременно не стоит сбрасывать со счетов, что в постиндустриальную эру на первый план выходят не только наукоемкие сектора, но и сектора управления и обслуживания. Известная путаница, когда, к примеру, бармен окажется идентифицированным в форме "интеллигенции", в таком контексте даже уместна, ибо это бармену лишь польстит, а одна из главных задач конструируемой идеологемы – повышение оценки и самооценки различных слоев.

И, наконец, последнее в этом блоке. Вскоре мы вернемся к более строгим предпосылкам значения трансформации классовой идеологемы для стабильности и демократичности социума, пока же поделимся одним предварительным соображением. Некоторым читателям, возможно, по-прежнему кажется странным тезис, что изменение идеологемы, на деле выливающееся не более чем в словесную манипуляцию (вместо "среднего класса" – интеллигенция, рабочие и крестьяне), в состоянии оказать серьезное влияние на социально-политическую обстановку.

Воспользуемся небольшой бытовой аналогией. Допустим, кто-то заплатил вам за сделанную работу заметно меньше, чем вы считаете справедливым. Такое и само по себе, конечно, вызывает досаду, но мало того, названный "кто-то" после выдачи денег вас еще и оскорбил, и как раз по поводу мизерности вашего заработка. Это несущественный фактор для вас ("подумаешь, всего-то слова" /6/)? А если подобное происходит годами, какие чувства возникнут в ответ? Однако по сути именно это происходит в России, поскольку государственные чиновники, масс-медиа, употребляя идеологему трех классов, исподволь указывает миллионам достойных людей место в самом низу, там, где "отбросы". Государство совершает это без умысла? Но разве неумышленность оскорбления уменьшает обиду? При этом верх наивности полагать, что последствия массового психологического унижения касаются только самих униженных. Ответная реакция – недоверие, раздражение, даже ненависть – обращается на богатых, на само государство, на нацменьшинства, все замыкается в порочный круг, растет как снежный ком, затрагивая всех и каждого. Общий климат в обществе становится далеким от социального и политического мира. Так что классовая идеология, которая "не более чем слова", по-видимому, все же в состоянии претендовать на роль немаловажного социально-политического фактора.