Геннадий Разумов: Параллельный мир

Мой лучший друг тех времен, Денис, тоже был мечтателем и фантазером. Однако, в отличие от меня, он в своих представлениях был технарем и видел мир одетым в легированную сталь, алюминий и железобетон. Денисов путь «Туда» начинался с оптических и прочих приборов. Его перископы, установленные в специальном бронированном блиндаже, демонстрировали нам яркие, расцвеченные всеми красками картины. На большом зеленом поле сверкали в солнечных лучах белоснежные скаты диковинных самолетов и вертолетов. Они были похожи на огромные крылатые ракеты с серебристыми носами-пиками, от которых в разные стороны расходились радужные круги. Это была страна крепостей с батареями дальнобойных орудий и торпедных аппаратов, это было государство ракетных установок, подводных лодок и электронных микроскопов.

Третьим фантазером был Вовка, большеголовый вертлявый пацан, считавшийся у нас большим воображалой. Однако его выдумки большой романтичностью не отличались. Он был прагматиком, человеком дела, хотя и обладал не в меру суетливым, непоседливым характером. Вовка вечно что-нибудь придумывал, куда-то спешил, всегда был занят. Понаслушавшись наших сказок, он как-то заявил:

– Ладно, братья Гриммы, хватит вам завирать завиралки, давайте дело делать. Значит, так. Женька, самый сильный, пусть встанет внизу, Дениска сядет ему на шею, а я влезу Дениске на плечи и достану до самого верха.

С этой программой действий Вовка носился довольно долго, однако идея медленно «овладевала массами». Нам трудно был переключиться на конкретное дело, которое, как мы подсознательно чувствовали, приземлит Мечту или даже убьет ее.

И все-таки любопытство оказалось сильнее. Стоял теплый июньский вечер, солнце уже шло на посадку, и мы под защитой ракитовых кустов готовили свою экспедицию. После долгих и ожесточенных споров было решено, что операция проводится три раза, с таким расчетом, чтобы каждый участник мог заглянуть Туда. Вовка, как инициатор всей затеи, выторговал, конечно, себе авторское право первого захода.

…Бывают в жизни такие острые, хотя и кратковременные ощущения, которые не забываются никогда. Мне кажется, я и сейчас ощущаю, как впиваются мне в спину Денисовы сандалии, как больно сжимают шею его грязные, покрытые ссадинами колени. Я не помню, что когда-нибудь позже мне приходилось испытывать такую большую физическую нагрузку, хотя не раз соответственно возрасту поднимал куда более тяжелые вещи. Не знаю, сколько минут все это длилось (мне, конечно, показалось, что прошла целая вечность), но, когда я пошевелился, чтобы посмотреть наверх и узнать, что там так долго этот Вовка делает, произошло нечто непредвиденное. Вся наша неустойчивая конструкция вдруг пошатнулась, меня потащило куда-то назад, затем раздался оглушительный крик, и Вовкино тело упруго шмякнулось о плотную глинистую землю.

Он сидел, прислонившись к забору, обхватив руками коленку, из которой текла узенькая струйка крови, а из его глаз капали крупные девчоночьи слезы. Мы помогли ему подняться на ноги и проводили домой, поддерживая за руки с двух сторон.

Вовка хромал целую неделю, хотя в ее конце, мне кажется, он больше притворялся. На наши настойчивые расспросы: «Что Там»? – он отвечал односложно: «Ничего Там нет». И вообще вспоминать эту историю не хотел. Он, кажется, даже стал избегать нас с Денисом и реже выходил во двор гулять.

Однажды мы поймали Вовку возле моего дома и прижали к стене.

– Говори честно, – потребовал я, – ты до верха ведь не достал?

– Чего вы пристали? – Вовка отстранился от нас. – Я же вам говорю: ничего там нет, один пустырь, мусор, свалка.

Он вырвался и убежал. Ну как мы могли отнестись к Вовкиному ответу? Пусть «Там» не будет подземных пещер и туннелей, пусть «Там» не будет ракет и линкоров, но все же что-то «Там» должно быть. Иначе не может быть, иначе рушится мир, разваливается какая-то его главная суть.

Конечно, мы не могли Вовке верить, не хотели, поэтому не верили. Экспедиция должна быть повторена, и мы, наверно, осуществили бы ее, если бы не новые, поворотные обстоятельства моей жизни. Дело в том, что нам дали новую квартиру в новом доме, и мы уехали из этого пригородного района совсем в другой конец города.

С тех пор прошло много, много лет. Пронеслись годы, прошла целая эпоха. И вот я снова приехал в край своего детства. Вышел из электрички и сразу же попал на продолговатую пристанционную площадь со стареньким краснокирпичным почтамтом в двухэтажном здании. А вот и моя родная, знакомая до мельчайших подробностей горбатая улочка, обсаженная кривыми разлапистыми липами. Это был наш район, Нахаловка – частный сектор, с домами, построенными когда-то без разрешения райисполкома.