Андрей Андреев - Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Во-вторых, в «Привилегии» была четко прописана средневековая «академическая свобода» для университетской корпорации, в том же смысле освобождения от юрисдикции местных властей, что и для Виленской академии, и любого другого «доклассического» университета. Согласно параграфам 7 и 8, учителя и ученики, обвиненные в преступлениях, «не передаются в приказы», а предстают перед собственным судом Академии. Его осуществляет блюститель – высшая должность в корпорации, аналогичная ректору – вместе с другими учителями «по академическому чину», т. е. подробному уставу Академии, который еще надлежало составить с одобрения царя и патриарха; сам же блюститель в случае обвинения подлежит тому же академическому суду, но в присутствии царских и патриарших делегатов. Важен был и параграф 5 об открытости академической корпорации, куда могли поступать ученики «всякого чина, сана и возраста», принадлежащие к православной вере.

В-третьих, отсутствие в «Привилегии» Московской академии упоминания об ученых степенях должно было бы составлять отличие от Виленской академии. Но не стоит забывать, что с момента возникновения в XIII в. ученых степеней, выдаваемых тем или иным университетом, их широкое признание гарантировалось буллами римских пап, а поэтому автоматический перенос этого института на православные земли был невозможен. Тем не менее в «Привилегии» предусмотрен аналог ученых степеней – в 10 параграфе говорится, что прилежные ученики, изучившие «свободные искусства», по свидетельству от блюстителя и учителей получат от царя «достойное мздовоздаяние» и будут пожалованы «в приличные их разума чины». Православный университет, таким образом, должен был бы повторить опыт многих кальвинистских академий XVI–XVII в., которые также не присваивали ученых степеней, но выдавали свидетельства об учебе, принимавшиеся их государствами при поступлении выпускников на службу.

Государственная поддержка Московской академии, вообще, по понятным причинам была выражена гораздо сильнее, чем для Виленской иезуитской академии. Так, согласно «Привилегии», новому училищу «навечно» передавалась царская библиотека (п. 17). Здание Академии строится и содержится из царской казны (п. 18). Царь же брал на себя заботу о пенсиях учителей, прилежно трудившихся в Академии (по представлению блюстителя они получали особое жалование «ради их к старости упокоения», п. 9). В этом отношении «Привилегия» даже обгоняла практику европейских университетов, которые начали создавать особые капиталы для выплаты пенсий, но далеко не везде получали их обеспечение от государства.

Основное финансирование Академии предоставлялось не в виде жалования, но блюститель и учителя получали, как и в иезуитских коллегиях Восточной Европы, полное содержание «на доволное и лепотствующее препитание и нужных исполнение» за счет семи монастырей в Московском, Рязанском и Дмитровском уездах (среди них был и основанный Ф. М. Ртищевым Андреевский монастырь, а также московский Данилов монастырь для размещения «новоприходящих ученых людей»). Непосредственным же местопребыванием Академии назначался Заиконоспасский монастырь в Китай-городе в Москве (настоятелем которого был Симеон Полоцкий, а после его смерти в 1680 г. – Сильвестр Медведев). Также в собственность Академии передавалась дворцовая волость в Верейском уезде «со всеми крестьянскими и бобыльскими дворы и со всеми угодьи и с мелницами» и еще восемь пустошей (п. 1). Не запрещалось Академии и получать дополнительные источники доходов в виде частных пожертвований, вносимых в академическую казну, из которых ежегодно оплачивалось «на препитание и одежду» определенному количеству учеников (п. 2).

Характеризуя разобранную выше часть содержания «Привилегии на Академию», историки уже давно сделали вывод, что ее воплощение в жизнь означало бы основание первого русского университета – аналога европейских. Так, С. К. Смирнов справедливо отмечал: «Судя по содержанию этой грамоты, которою вводился такой обширный курс учения, по тем преимуществам, которые предоставлялись ученому сословию, по всей справедливости можно заключить, что при составлении грамоты руководствовались уставами западных университетов и академий». [358]К той же мысли еще в 1840 г. пришел Н. И. Надеждин, который в составленной им биографии Палладия Роговского писал: «Славяно-греко-латинская Академия замышлена была в формах и размерах совершенно университетских». [359]В современной историографии положение о том, что проект Московской академии представлял собой университет со всеми необходимыми атрибутами: корпоративной автономией, судом, собственными имениями, преимуществами для выпускников – четко высказал А. П. Богданов. [360]