Андрей Андреев - Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Как видим, все та же просветительская критика университетов XVIII в. обретала под пером Стурдзы новую силу. Задачей реформ он, таким образом, ставил «разрушить, наконец, корпоративный академический дух, который поистине является источником всех зол». [1120]Для этого прежде всего нужно отменить все академические привилегии, «смысл которых исчез вместе со средневековьем», уничтожить университетский суд, а студентов, как и профессоров, передать в ведение городской полиции с тем, чтобы они подчинялись всем законам государства, а не составляли в нем «изолированную часть».

Интересно, что в своей критике Стурдза как бы не замечал позитивных изменений, произошедших в реформированных немецких университетах, но, видимо, именно потому, что по форме своей они сохранили черты прежних корпораций. Тем не менее советы Стурдзы по изменению университетского управления согласовывались с практикой «модернизации» университетов в XVIII в. и лежали в общем русле их движения к «классическому» университету. Так, подчеркивая, что единственной обязанностью профессоров должно быть обучение студентов, Стурдза предлагал хозяйственную часть вручить находящему под контролем попечителя Комитету, а формирование профессуры проводить выбором из трех представленных факультетом кандидатов, который производил бы сам попечитель. В первой из цитированных записок Стурдза ссылался на применение аналогичных принципов при основании Боннского университета в 1818 г., что говорило о созвучии его идей политике образовательных реформ в Пруссии, из которых рождался «классический» университет. Однако при этом, в целом, записки Стурдзы все же преследовали не прогрессивные, а охранительные цели и были продиктованы боязнью революции.

Другой член Главного Правления училищ М. Л. Магницкий был лишен подобной двойственности, сразу провозгласив себя врагом всех немецких университетов и не скрывая в то же время симпатий к учебным заведениям Франции периода реставрации. [1121]И в этом общем неприятии немецкой университетской среды политика министерства Голицына была едина с Магницким, а не со Стурдзой (характерно, что проекты последнего одобрения не получили, а сам он вскоре оставил Главное Правление училищ).

Проявлением такого неприятия явился упадок столь важного для роста университетского научного уровня института, как командировки молодых ученых, приготовлявшихся к занятию профессуры. Хотя § 131 университетского Устава 1804 г. предусматривал каждые два года командировать за границу по два лучших воспитанника, выделяя для этого ежегодно 2000 руб., но, начавшиеся в 1800-е гг., такие поездки скоро прекратились, главной причиной чего было падение обменного курса рубля более чем в два раза. В 1810—20-е гг., пытаясь воспользоваться выделенным правом, российские университеты могли на те же средства посылать лишь одного кандидата в профессора, следующий же должен был ждать возвращения предшественника. Из всех университетов на рубеже 1810—20-х гг. такие командировки продолжались только в Московском [1122].

Между тем, в 1818 г. был, вообще, поставлен вопрос о целесообразности обучения русских студентов в немецких университетах. По словам князя А. Н. Голицына, прямо перекликавшимся с приведенными выше филиппиками Ж. де Местра, «опыт доказал, что бывающие в иностранных университетах студенты действительно привозят с собой весьма часто развратные нравы, дух своеволия и безбожничества, производят вредные влияния, составляют тайные сотоварищества» [1123].

Первая попытка Голицына принять закон о запрете учиться за границей, правда, натолкнулось на сопротивление Сената, указавшего на невозможность, «чтоб лишались российские подданные свободы обучаться в иностранных государствах», но в апреле 1820 г. тот же вопрос был поставлен уже по инициативе самого Александра I, обратившего внимание на большое число своих подданных из остзейских провинций, обучающихся в Германии, и особенно в Гейдельбергском университете, который «известен по вольнодумству и мятежным правилам наставников и по буйству и развращению питомцев». Обсуждение того, как спасти «юношество от окружающей его заразы и предохранить подданных от пагубного ее влияния», перешло в Комитет министров, и его решение сформировал А. Н. Голицын, предельно обобщивший проблему: «Удаление из Гейдельберга тех, кто теперь там находится, не положит предела в будущем, а известно, что и в тех германских университетах, в которых наставники не осмеливаются явно преподавать слушателям своим правил мятежа, втайне внушают то же, и нельзя ручаться, что при общем духе, господствующем в германских университетах, те же самые обстоятельства, которые ныне встретились в Гейдельберге, не повторились бы в другом университете, и потому в какой бы из тамошних университетов ни были перемещены русские студенты, везде должно ожидать одинаковых последствий».