Александр Поповский - Пути, которые мы избираем

Когда пеночка-пересмешка вьет на березке гнездо, она вплетает в него полоску бересты и таким образом маскирует его. Инстинкту, увы, неведома мудрость — пеночка вплетает эту светлую полоску и тогда, когда строит свой домик на елке… Средство защиты невольно становится приманкой для врага. Примерно так же поступает североамериканская птичка, вплетающая в скромный фасад своего брачного жилища газетную бумагу. И еще один пример, известный каждому из собственных наблюдений. Птицы обычно ведут себя тихо, стараясь оставаться незаметными возле гнезда. Никто не должен знать места их обитания. Тем более непонятно поведение курицы, оглашающей кудахтаньем курятник до и после откладывания яиц…

Какое многообразие, какой неподвижный стереотип!

Каждая стадия в состоянии пернатых строго ограничена и необратима. Пока птица находится во власти инстинкта, диктующего ей вить гнездо, она высиживает и вьет, сколько бы раз ни разоряли его. Зато в пору высиживания или кормления птенцов ей нет дела до состояния гнезда. Певчий дрозд, например, отделав свой дом земляной обмазкой, не восстанавливает его больше, хотя бы яйцам и птенцам грозило выпасть и разбиться. Починка невозможна, время для этого прошло. Птицы бросают разрушенные гнезда, вьют заново, но не исправляют. Нечто подобное наблюдается у насекомых. Оса, таскающая пищу для личинок, не починит своего обиталища, хотя бы сок вытекал из отверстия и голодная смерть грозила потомству. Ласточка, лишившись птенцов, продолжает добывать для них пищу. Она несет свою добычу в любое гнездо, выдерживает бой с матерью-ласточкой за удовольствие сунуть муху в клюв чужому птенцу. Крошечная самка-чиж сидит в лаборатории на яйце кукушки. Едва приемыш родится, он вышвырнет ее чижат из гнезда. Ничто от этого не изменится: она по-прежнему будет прикрывать своим телом убийцу родных птенцов. Через неделю-другую он станет вдвое больше ее, но она все же будет продолжать согревать его своим тельцем.

Все в поведении пернатых выглядит слепым, безотчетным. Инстинкты у птенчика обнаруживаются уже с момента оставления яйца, а проявления самозащиты отмечаются у некоторых даже в яйце: в минуты опасности птенцы, покорные зову встревоженной наседки, умолкают под скорлупой — писк и стук изнутри прекращаются.

Все это не помешало Промптову разглядеть в поведении птиц многое такое, что приобретается только опытом. Так, пернатые научаются различать звуки и цвета, петь не только свои, но и чужие песни; наследственны только позывные сигналы и предупреждения о грозящей опасности. В пении скворца, например, опытный слух нередко различит отрывки несвойственного ему щебетания, и человеческий свист, и кудахтанье кур, и даже кряканье уток. Путем подражания птицы совершенствуют свои врожденные способности: чистить перья и купаться, криком оповещать других о радостях и тревогах соседей.

Накопленный опыт отражается, как известно, и на состоянии мозговых тканей. В зависимости от количества и качества приобретенных навыков нарастает число клеток в больших полушариях. Когда новорожденному щенку зашили глаза и спустя несколько месяцев исследовали у него ткани зрительной сферы мозга, оказалось, что они весьма отличаются от клеток мозга щенка, воспринимавшего зрительные впечатления нормально. Нечто подобное происходит и у пернатых: по мере того как организм обогащается навыками, клетки мозжечка увеличиваются в массе и становятся крупней.

Годы исследований убедили Промптова, что сами инстинкты не всегда свободны от влияния опыта. Некоторые формы поведения, известные как наследственные, не могли бы развиться без поддержки приобретенного опыта.

Примеров у Промптова было более чем достаточно.

Ласточка гнездилась на узкой полочке под коньком здания, и исследователь домогался узнать, сколько раз в день кормит она своих птенцов и надолго ли отлучается за пищей. Он подобрался к гнезду с намерением приделать жердочку — контакт для электрической проводки.

Работа близилась уже к концу, еще один удар молотка — и аппарат Морзе на квартире Промптова заговорит, но в последнюю минуту плохо рассчитанное движение разрушило у летка край гнезда. Из образовавшегося отверстия выглянули новорожденные птенцы.

— Какая неудача! — пожаловался Промптов жене. — Ласточка не станет в пору кормления исправлять гнездо — время для этого миновало… Из-за моей неосторожности погибнут птенцы.

Мысль об этом положительно изводила птицелюба. Его не раз видели взбирающимся по лестнице к карнизу дома, лазающим по дереву туда, где гнездам грозит свалиться. Для мухоловки он прибьет к стене консервную баночку, как бы приглашая ее свить тут новое гнездо. Заприметив вертишейку, он нанесет ей в дуплянку подстилки, — что с ней поделаешь, ни Стриж, ни вертишейка гнезд себе не вьют, устраиваются где и как попало… Надо же было такому случиться с ласточкой!