Владимир Авдеев - Метафизическая антропология

Последние два года обозначили перелом в сознании русской национальной элиты. Ещё совсем недавно труды теоретиков славянофильства, белой эмиграции, евразийства и тому подобной архаики считались незыблемыми авторитетами в интеллектуальной среде. Концепции Третьего Рима, Евразийской империи, монархической державности по старинке бередили ещё сознание даже весьма и весьма неглупых людей, и только в 1995 и 1996 годах произошёл качественный скачок. Классическое определение «национал-патриоты», будто единое покрывало укутывавшее клубок бушующих разнохарактерных идеологических движений, лопнуло от напряжения внутренней борьбы. Национал-патриоты, до этого неосознанно выступавшие единым фронтом, наконец разделились на патриотов и националистов. Этот разрыв между старым, отжившим, и новым, стремительно прокладывающим себе дорогу в будущее, ясно оформился в окончательно обнажившемся противоречии между патриотами и националистами. Две системы ценностей окончательно размежевались, оформились и заявили о себе во всей полноте.

Все противоречия, клокотавшие в лагере интеллектуалов, озабоченных судьбой Родины, ушли на второй план или исчезли вовсе, ибо на первый план окончательно вышел корневой философский вопрос, лежащий в основании каждого большого государственного организма. Что выше: кровь или почва? Реставраторы социализма, борцы за православную монархию, коммуно-евразийцы, а также ревнители антикварной эстетики белой эмиграции — все они, так или иначе, отдали своё предпочтение объединению по принципу почвы. Все, в чьём сознании «золотой век», «Святая Русь» и иные символы благополучного величия лежали в прошлом, предпочли единство по признаку общности территории.

Но те, кто желает видеть принципиально Новую Россию, кому лубочно-сусальная Русь не застилает сознание и не щемит сердце, кому чужды византийская набожность и тяжеловесная сентиментальность царской империи, все они отдали предпочтение первоверховенству крови. Все, кто желает видеть Россию мощным, динамичным, жизнерадостно-активным и ультрасовременным государством, все, для кого её будущее ценнее всего, пусть даже героического и помпезного прошлого — все они отдали предпочтение национализму. Провозгласив торжество нации над всеми пустыми разговорами о сакральной духовности, о невидимой красоте многонациональной души, подавляющее большинство интеллектуалов не сговариваясь стали рассуждать о расах и соответствующей ментальности, о нордическом типе человека, о родине ариев и о промышленной цивилизации Севера. Всё, что доселе было смешанным в условиях коммунальной евразийской идеологии, разделилось и обозначилось. Тщательно скрывавшееся стало совершенно очевидным. Эффект от достигнутого прозрения был подобен разорвавшейся бомбе. Националистическое мышление разом представилось более современным, научным, взвешенным. Там, где патриот, апеллируя к своей системе ценностей, прибегал к сумбурным ностальгическим образам и безотносительным определениям, там националист стал оперировать данными расовой и этнической статистики. Там, где патриот взывал к безликой вненациональной духовности, националист предпочёл говорить уже о расовом архетипе.

Национализм и патриотизм превратились в два антагонистических образа мышления. Строители будущего России окончательно порвали с коллекционерами и реставраторами её прошлого. Впервые прямо у нас на глазах возник мощный лозунг «Националисты против патриотов», ибо в новой системе координат явно обозначилатсь несовместимость интересов существующего государства с интересами русского народа. Евразиец спокойно констатировал, что русский народ — это горючий материал в топке мировой пассионарности, коммунист, не моргнув глазом, оправдывал беды русского народа текущими задачами экспорта революции или интернационального долга, а православный космист не задумываясь закладывал русский народ в ломбард Царства Божия под квитанцию обещанного спасения. И только националист впервые ужаснулся этому показному двуликому благочестию, возненавидел весь этот вредоносный идеализм и выступил против. Химерические красоты большого евразийского пространства отныне не пленяют душу человека, бесстрастно констатирующего вырождение белой расы. Государство, угнетающее русских, перестало быть патриотическим фетишем в сознании националиста. Если государство — центр вселенной для патриотов всех мастей — работает на уничтожение русского народа, то оно само должно быть уничтожено. Таков приговор националиста. В современной ситуации сохранение нынешней государственной машины неизбежно вызовет деградацию и гибель большей части русского народа, являющегося, по сути, дойной коровой как для промышленно развитого Запада, так и для бюджетно-убыточных автономий в её составе. Такое государство может и должно быть уничтожено. Современный немецкий социолог Хельмут Шельски сформулировал эту проблему так: «Настолько мало государства, насколько возможно, настолько много государства, настолько необходимо».