Лорен Грофф - Тайны Темплтона

И тут я услышала тихий скрежет, как будто у нас под ногами шебуршилась мышь, — я даже заглянула под стол. Распрямившись, я обнаружила, что Ви с Клариссой смотрят на преподобного Молокана. Лицо у того побагровело, щеки раздулись, глаза превратились в щелочки, и этот скрежечущий звук издавал, оказывается, он. Сдерживаться он больше не мог, и тихий скрежет сменился раскатистым хохотом. Он заливался до слез, аж стул под ним ходил ходуном, скрипел, трещал и едва не разваливался. Глядя на то, как он покатывается со смеху, как трясется на его мясистом пузе крест, я тоже не смогла сдержать улыбки.

— Ну ты даешь, Вивьен!.. — с трудом выговорил он, давясь от смеха. — Ну надо же, подожгла ему крыльцо!

— А вот это уже круто, — сказала я матери. — По правде, ни за что бы не подумала, что он отреагирует смехом.

Горделиво поведя бровью, мать ответила:

— А ты думала, я до конца жизни теперь буду общаться только с каким-нибудь занудой?

Кларисса явно хотела что-то сказать, даже губки скривила в своей иронической манере, но передумала и поспешила уверить Ви:

— Кто? Ты? Нет, Ви. Ты и какой-нибудь зануда вместе — да быть такого не может! — И она подмигнула моей матери, а я сделала вид, что этого не заметила.

Я смотрела на Молокана, как он отирает вспотевшее лицо и усмехается в чашку, протянула руку и похлопала его по плечу.

— А знаете, — сказала ему я, — по правде говоря, вы только что сняли камень с моей души. Судя по всему, вы действительно подходите моей матери.

— Ну, я рад! — И он снова расхохотался.

Прошло несколько недель после гибели чудовища, и мы постепенно начали забывать о нем. Съемочные группы разъехались; водолазы выныривали и только разводили руками; глубоководные батискафы исследовали дно, но так и не нашли следов гада или его потомства; даже детишки, забыв о страхах, снова плескались в воде. Последние теплые дни августа и раннего сентября проходили в нормальном и даже, пожалуй, слишком нормальном режиме.

И вдруг, когда мы почти уже не вспоминали о нашем милом звере, он снова напомнил нам о себе. Доктор Герман Хван разразился научной статьей в шестьдесят три страницы — и что примечательно, вышла она в том же журнале «Природа», где была опубликована наша с Дуайером работа. «Новый вид, подвид или семейство? Что мы знаем о темплтонском чуде». Статья с таким названием предшествовала научной работе коллектива авторов под руководством доктора Дуайера «Археологические находки как свидетельство присутствия человека на Аляске более чем за 25 тысяч лет до нашей эры». (Это ж надо было так озаглавить научную статью! Какая описательность! Все равно как если бы в названии «Анны Карениной» значилось… о женщине, которая оставляет свою семью ради другого мужчины, мучается чувством вины и бросается под поезд, а также о нравственных исканиях Левина, человека, который ищет путь к Богу и наконец находит. Все-таки выбор названия научной публикации требует определенного таланта.)

То есть сразу две научные сенсации, как дуэль на банджо.

Больший интерес, конечно, вызывала статья о темплтонском чудовище. На замысловатом языке непонятных научных терминов (и с чего это ученые взяли, что непонятность изложения выглядит более научно?) доктор Хван утверждал, что чудовище из нашего озера является уникальным и единственным за всю историю жизни на Земле, и далее приводил целый список обоснований своего мнения.

Статья гласила, что обнаруженное в нашем озере чудовище было объявлено по результатам ДНК-анализа плацентарным млекопитающим разновидности Cetariodactyla, относящейся к роду, от которого произошли парнокопытные (свиньи, гиппопотамы, олени) и китообразные (киты и дельфины). (Идея довольно дикая — вообразить, что через миллионы лет после того, как первая рыба выбралась на сушу, какое-то глупое парнокопытное глянуло на воду и решило сдуру нырнуть обратно! Так оно, конечно, и было, и никак иначе. Просто вместо того чтобы видеть в китах каких-то мифических непонятных зверей, мы должны представить их себе эдакими гигантскими плавающими козами. Древние, кстати, иной раз были умнее нас — Протей в греческих мифах пас стада Нептуновых дельфинов. То есть был подводным пастухом подводного стада.) Но на этом сходство между парнокопытными и китообразными заканчивалось, так как наше чудовище явно относилось еще и к параллельным гермафродитам. (Гермафродит — это организм, обладающий одновременно мужскими и женскими половыми характеристиками; параллельный гермафродит — тот, кто имеет одновременно органы обоих полов. Есть также последовательные гермафродиты. У них половые железы могут меняться в течение жизни. Тиресий в греческой мифологии был последовательным гермафродитом, так как боги несколько раз превращали его в женщину, а потом снова в мужчину. Среди людей встречаются гонадальные гермафродиты, то есть имеющие смешанный пол, но половые органы у таких людей редко бывают функциональными. Само название «гермафродит» возникло в честь сына Гермеса и Афродиты, которого боги слили в единое существо с нимфой.) Значит, оно было самооплодотворяемым. В качестве еще только одного на всей планете представителя животного мира, способного к самооплодотворению, называлась некая рыба, поэтому открытие подобной способности у млекопитающих призвано было потрясти мировое научное сообщество.