Вера Чубакова: Какого цвета ветер?

А вдруг и он ответит любовью на мою любовь? Пусть не сейчас, не сразу...

— Что ты долго молчишь? Саша...

Какой у Ромки грустный голос.

— Не могу поверить этому, не могу.

— А ты поверь!.. Я могу сейчас проводить тебя домой, подумай, но... лучше останься со мной, пожалуйста, сейчас и навсегда. Если любишь...

Не сводя с меня взгляда, Ромка спиной придвинулся к выключателю, поднял к цему руку, но не торопился нажать кнопку, терпеливо ждал моего решения. А какими молящими глазами он на меня смотрел!

Не жалость к Ромке меня оставила с ним. Я почувствовала себя сильной, способной сделать счастливым любимого человека. Не ему я доверялась сейчас, а он мне.

— Не уйду,—сказала я, не слыша своего голоса.— Не бойся, никуда не уйду...

Щелкнул выключатель. В комнате стало до того темно, что я невольно зажмурилась. Послышались осторожные шаги, они все приближались.

Мне вдруг захотелось крикнуть: «Включи свет!» — захотелось выскочить из этой комнаты и бежать, бежать, но Ромка был уже рядом, я слышала его теплое дыхание, его руки искали меня...

Глава втор а я МОЯ ФАБРИКА

Моей фабрике сто тридцать лет.

Начала она свою жизнь с красильни, построенной купцом «из немцев», а затем разрослась в акционерное общество суконной мануфактуры. Предприятия, в которых применялся ручной труд, назывались мануфактурами. А старые люди до сих пор говорят: «Я нынче купила себе на юбку три метра мануфактуры.. »

Сегодня суббота.

Выходной день.

Но не для нашей фабрики.

Евгения Павловна, директор, объявила тревогу: с планом дела плохи, а случая, чтобы мы не выполнили плана, еще не было. Не было этого даже во время войны, когда в непомерно тяжелых условиях, голодные, усталые женщины ткали сукно для солдатских шинелей.

..... Дорогие товарищи женщины! — обратилась к нам

Г.игепия Павловна на внеочередном собрании. — Помощи 1мм ждать неоткуда, так что надежда только на собственные силы.

Собственные силы — это инженерно-технические работники. Выручатели! Два дня в месяц они отрабатывали смену на чистке суровья или мотке пряжи, причем в свои свободные от работы дни или часы. Все это воспринималось как должное. Коллектив у нас дружный.

Я тоже отрабатываю свой «вклад» на чистке суровья.

Суровье — это еще не отделанная и не окрашенная ткань. Она поступает в отдел штопки из нашего цеха, ткацкого, прямо со станков. Ее чистят, штопают, потом моют в специальном растворе, отжимают, ворсуют, всего не перескажешь, одним словом, немало надо потратить сил и времени, чтобы превратить грязно-серые клочья шерсти в добротную ткань, довести продукцию до состояния готовности.

Почему, если есть возможность поспать, не спится? А вот сейчас... Нехотя вылезаю из-под одеяла, дотягиваюсь рукой до батарейных ребер — чуть теплятся. Холодно что-то. Накидываю халат и бегу в ванную. Очень люблю напустить полную ванну горячей воды, залезть туда, запрокинуть голову, а уши заткнуть пальцами, и чтобы на поверхности оставался только один нос, как перископ. Какое это удовольствие! Сегодня возиться с купанием некогда. До работы надо еще успеть съездить на рынок, купить Лиле цветы — сегодня у нее день рождения, исполняется двадцать лет. А мне двадцати еще нет. Я моложе Лили на полгода.

Я позавтракала, стоя у плиты, ела прямо из сковородки— не надо будет тратить время на мытье посуды. Картошка подогрелась, а котлета не успела, что-то она сегодня как резиновая.

Вышла из дому в стужу. А что, если никто не привезет так рано цветов на рынок?

Утро серое, сизое. Тяжелое небо нависло над улицей, спрятало крыши домов. На мокром черном асфальте, словно в лужах, отражается расплывчатый свет фонарей. У меня такое ощущение, будто я ступаю по стеклу.

Трудно представить, что вечером валил липкий снег и что в густой колючей беловерти не было видно ни одного темного предмета. Но никакая непогода не может испортить мне настроения: сегодня мы с Ромкой пойдем к Лиле, а потом... Пусть это «потом» будет, пусть.

Вспоминается одно важное событие в моей жизни. В нем участвовал Ромка. Он как чувствовал, что ему придется защищать меня всю жизнь. Учился в нашем классе один забияка по фамилии Жучок! Его боялись все. Делал он что хотел: то шапку с кого-нибудь стащит и ну топтать, то тетрадку порвет, а то ни за что ни про что влепит затрещину. Кто пожалуется — получит добавку.

И вот этот самый Жучок залил чернилами классный журнал — закрасил свои двойки. Учительница, естественно, расстроилась.