Иван Климишин - Заметки о нашем календаре

В этот процесс оказалась втянутой даже ни в чём не повинная ажурно-железная Эйфелева башня, на которой радужно сияет световое электротабло: «До 2000 года осталось…» Скоро вступит в дело и её деревянная соперница на противоположном берегу Сены. Презентация её в качестве кульминации торжеств в ознаменование наступления третьего тысячелетия намечена к проведению где-то в 2000-м году («Коммерсант-daily», № 32 (1435) от 25 февраля 1998 года).

Ещё раз можно напомнить и о броском световом табло в центре Москвы, на Тверской, напротив «Известий», и о мелькающих телезаставках, и о рубрике в «Московских новостях»: «Рубеж веков: до 2000 года… недель», под которой публикуются, так сказать, зарубежные прогнозы, то есть прогнозы на новый век и новое тысячелетие, со стороны российских академических учёных и т. д. и т. п.

Но вернёмся в начало 1700 года. Петровским указом сугубое, как ошибочно полагалось, событие предписывалось отметить с особой торжественностью.

«В знак того добраго начинания и новаго столетнаго века царствующий град Москва должен был быть и был надлежащим образом приукрашен от древ и ветвей сосновых, елевых и можжевелевых и оснащён огненными потехами и припасами из дров или хворосту или соломы».

«После должнаго благодарения к Богу и молебнаго пения в церкви и кому случится и в дому своем, по сигналу с Красной площади всюду должны были быть учинены трожды стрельба из небольших пушечек, буде у кого есть, или из несколько мушкетов или инаго мелкаго ружья и запуск несколько ракетов, сколько у кого случится».

Царским указом особо предписывалось: «И пред Бурмистрскою Ратушею стрельбе и таким огням и украшению по их рассмотрению быть же».

В канун Нового года Петр I сам зажёг на Красной площади первую ракету, дав тем сигнал к открытию праздника. Улицы осветились иллюминацией, начался колокольный звон, открылась пушечная и ружейная стрельба, раздались звуки труб и литавр. В тёмное зимнее небо взлетали разноцветные ракеты, а по «по улицам большим, где пространство есть», горели огни — костры и «на столбиках» уставленные «худые» смоляные бочки.

Перед дворцом был устроен грандиозный фейерверк со множеством потешный огней и пушечным громом.

Царь и горожане «в знак веселия» поздравляли друг друга «с Новым годом и столетным веком ».

Сам Петр I «с приятною ласкою» принимал поздравления. Потом он устроил во дворце пышное угощение с музыкой и пением для знатных особ. Последние были с женами и дочерьми «в немецком уборе». А для народа перед дворцом и у трёх триумфальных ворот были расставлены «различныя ествы и чаны с вином и пивом». Гуляния продолжались всю ночь.

«Закончилось это новое торжество вечерним столом во дворце и балом, а потом целым рядом пиршеств и балов, которые до 7 января устраивали у себя знатные особы и на которых обязательно должны были присутствовать «жены и девицы господские». «И можно сказать, — заключает Голиков, известный жизнеописатель Петра I, — что с новым годом новое ввелось и обращение» (Праздничные службы и церковные торжества в старой Москве. Составление: Григорий Георгиевский. — Репринт. — М.: Международный издательский центр православной литературы, 1995. — С. 232).

И целую неделю затем, согласно царскому указу, дома стояли украшенными, а с наступлением ночи зажигались огни.

С этого времени в нашей стране и установился ежегодный обычай 1 января торжественно праздновать начало Нового года с украшением домов вечной зеленью.

Биограф Петра I даёт весьма любопытное объяснение устроению царём торжественных и шумных праздничных мероприятий, проведение которых предписывалось царским указом при встрече Нового года. По его словам, «ведая умоначертание своего народа, относившего всякую перемену обрядов на счёт, так сказать, веры, каковою казалась им и сия: то чтобы на то время занять народные мысли каким другим предметом, рассудил премудрый государь установленный им новый 1700 год начать с великим торжеством и представить очам народа такие зрелища, каких он не видывал и которые бы сильны были отвлечь его от всяких других развратных толкований».

Правда, сам царь в разговоре с прусским министром бароном Марде Фельдом иначе объяснял побуждения, которыми руководствовался при устройстве блестящих новогодних празднеств и фейерверков. Он говорил: «Чрез увеселительные огни я могу приучить своих подданных к военному пламени и их в оном упражнять, поелику я приметил из опыта, что тем менее страшимся военного пламени, чем более привыкнем обходиться с увеселительными огнями».