Лоис Крайслер - Тропами карибу

В качестве черенка он использовал палку. Лопата вышла на славу. Целый день Крис разгребал снег и отныне посвящал снегоуборке по нескольку часов ежедневно. Палатка осталась там, где стояла.

Снежные змейки, словно развевающиеся по ветру волосы, непрестанно вились над озером, над голубым сверкающим льдом. Став на колени, я тяжелым ножом рубила лед для хозяйственных нужд. Топорик был также отнесен нами к числу инструментов, которые в Арктике ни к чему. Ветер подхватывал куски вырубленного льда, и они улетали от меня по гладкой поверхности, пока яма не становилась достаточно глубока, чтобы удержать их. Руками, одетыми в варежки, я собирала лед в ведро. Чтобы получить воду, мы перетапливали лед, а не снег; из ведра льда получается почти столько же воды, а из ведра сухого снега — совсем немного, чуть— чуть на донышке. Всякий раз, когда пурга притихала, Крис выходил знакомиться с местностью.

— Пойду на озеро взглянуть вон на того мертвого оленя — сказал он как-то раз. Дело было днем. Когда мы прилетели сюда, на озере и в его окрестностях валялось четыре оленьи туши. Не ограничившись осмотром трупа, Крис пересек озеро и углубился в горы на севере, в сторону реки Колвилл. Он уже исчез из виду, когда я вылезла из палатки взглянуть, на озеро, между нашей стоянкой и ближайшей горной грядой, пал туман.

Дул сильный ветер. Найдет ли Крис дорогу домой? Он отлично ориентируется на местности, но, как мне кажется, иной раз излишне самоуверен. С замиранием Сердца вспомнила я замечание Джона Кросса по поводу полетов в Арктике: «Это все равно что игра в кошки— мышки. Все обходится благополучно, пока не забываешь, кто мышка». Я подумала, что эти слова в равной мере относятся и к прогулкам.

Около шести часов вечера я ощутила твердую уверенность, что все в порядке и Крис возвращается. Я смело вышла из палатки. В самом деле, вдали, на озере, маячило сквозь туман долгожданное темное пятнышко. Оно вытягивалось в длину и, покачиваясь, словно на волнах (снежные наносы делали местность неровной), приближалось ко мне.

Я двинулась навстречу, сердце мое пело. Прямо передо мной Крис вышел из туманной дымки на смутный солнечный свет. Он был весь словно позолоченный.

Его старая коричневая куртка приобрела золотистый оттенок. Снег, наметенный длинными бороздами, был не белый, а голубой от длинных низких теней.

Я обняла его — старая тонкая кожаная тужурка, выбеленная снегом борода, — и мы вместе пошли к дому.

Видишь этот блеск в воздухе? — спросил он.

Да. Это частички снега, но они проносятся так быстро, что кажутся лучинками!

Серебряными нитями! — поправил Крис.

Как тесно переплетаются безопасность и красота! Избавившись от страха за Криса, я могла любоваться красотой.

Поужинав, мы сразу легли спать, чтобы поменьше жечь горючего. Было страшно холодно. Накануне Крис перестлал мешки, и этого оказалось достаточно, чтобы остро ощутить разницу между теплом и холодом. Днем я ходила окоченевшая. «Вот встану и снова буду мерзнуть», — думала я каждое утро. Зато в спальных мешках было тепло. Даже холодные как лед, они создают иллюзию тепла в ту самую минуту, когда в них ныряешь.

В тот вечер я мысленно путешествовала, вспоминая наши автомобильные поездки по теплому югу Штатов. Крис помогал — такая совместная «поездка» доставляла ему удовольствие. Он не давал мне особенно разгоняться, более точно припоминал подробности, маршруты, подчас даже мотели. Калифорния, Восточный Техас, Луизиана, Флорида. Затем чудесная, великолепная жара — Ки-Уэст. В первый вечер по приезде мы гуляли до полуночи. Жара была такая, что о сне нечего было и думать. Перед домами, на крылечках, увитых виноградной лозой, негромко переговаривались люди.

Жесткие листья пальм касались наших рук, когда мы проходили по узким тротуарам.

С каким-то почти неистовством перебирала я воспоминания— все о юге, лишь бы не сорваться обратно в эту пургу, в эти невыносимые, на сотни миль, пустыни бешено мчащегося снега, от которого нас защищает лишь тугой, хлопающий брезент да застежка молнии. Если они подведут — тогда конец.

Снаряжение у нас было плачевное. Одной ловкостью и сноровкой в Арктике не продержишься. Вопрос жизни и смерти решается лишь тем, что у тебя есть.

Будь у нас хорошие малицы, я чувствовала бы себя куда увереннее.

— Джон Кросс сказал: всякий, кто водит самолет без страха божия в сердце, долго не проживет, — мрачновато— игриво заметил Крис. — Я скажу: всякий, кто придет в Арктику один и без страха божия в сердце останется зимовать в ней, тоже долго не проживет.