Лоис Крайслер - Тропами карибу

Куропатки любили поговорить и целыми залпами выпаливали странные негромкие звуки. По-видимому, лейтмотивом у них было все убыстряющееся «пут— пут— п— п— п». Они издавали этот звук то мелодично и жизнерадостно, то механически, как заводная игрушка, то стремительно, так что он напоминал треск гремучей змеи.

А то и вовсе квакали, как лягушки. И еще они умели скрежетать наподобие кофейной мельницы. Это были негромкие, задумчивые звуки. Ни один из них не повторялся два раза подряд, и все они издавались характерным куропаточьим голосом — низким— низким, так, как если бы девушка заговорила басом; в этом есть что-то странное и вместе с тем привлекательное.

Куропатки умели издавать и нежные звуки. Это было либо вопросительно— нежное, как у цыплят, попискиванье, либо тихое, монотонное пение. Тогда я не заметила в этих звуках ничего особенного и лишь год спустя сообразила, что слышала куропаточьи голоса любви, которыми эти птицы разговаривают лишь раз в году, да и то всего лишь несколько дней.

Утром я проснулась в молочном тумане, но это нимало не смутило меня.

Один раз мне послышался вдали самолет. Не зная, как редко залетают сюда самолеты — за год их можно сосчитать по пальцам, — я и не подозревала, что это Энди отчаянно пытается вызволить меня отсюда. Сегодня он в последний раз смог подняться с аэродрома в Бетлсе на самолете с лыжным шасси, а ведь только такой самолет и мог приземлиться здесь до начала ледолома. В тот день, когда я высадилась, снег таял сверх ожидания бурно. Если б Энди не удалось отыскать меня, я застряла бы здесь одна на несколько недель.

Безмятежно сидела я на ящике и причесывалась. Солнце выжигало туман.

Колено, обращенное к смутному диску солнца, пригревало, щеку, обращенную к западу, холодило. А тишина— то какая, тишина! Я дышала глубоко, это доставляло наслаждение. Внезапно я сообразила почему: воздух как-то по-особенному душист, в нем разлит тонкий, едва ощутимый аромат полярного «сена» — сухих травянистых кочек, увядших листьев черники, серо— желтых лишайников.

Над снежным валом проглянула единственная знакомая мне примета этого нового для меня мира — небесная синева, со всех сторон облегающая нашу планету. Здесь она была бледной, без малейших следов загрязнения. Пролетел ворон. Завидя меня, он заполоскал горлом: «карр! карр!» Лед на озере лопался с треском каждые две— три минуты.

«Я хочу…» — машинально подумала я и невольно погрузилась в размышления о жизни. Теперь как раз впору отрешиться от всех желаний беспокойных земных желаний… Есть свежие овощи вместо лимской фасоли и риса, получать письма от друзей, хозяйничать дома в своей механизированной кухне. Вот нити, которые тянут мое сердце назад к цивилизации. «Оборви их, — подумалось мне. — Чего ты хочешь?» Ответ пришел мгновенно. «Быть там, где люди ходят на четвереньках. Что до остального, то я сумею собраться с силами и восстать с ложа необузданной слабости. Напрячь свои мускулы и пойти путем желания среди желаний».

Сама того не подозревая, я брала внутренний разгон для летней работы.

Могла ли я знать, что мне предстоит провести в Арктике не одно лето, а целых восемнадцать месяцев, из них четырнадцать наедине с Крисом в горах Брукса.

В воздухе ощутилась какая— то пульсация, смутное биение, которое нельзя было еще назвать шумом. Самолет! Это был Энди. Второй раз за день он летел сюда из Бетлса.

К моему удивлению, Энди взял на борт весь груз, за исключением деревянных ящиков, в которых были банки с горючим. Он не взял бы их, даже если бы мог: в этом отдаленном месте они были драгоценным запасом горючего на случай вынужденной посадки.

По сравнению со вчерашним днем снежная рябь на озере стала более рыхлой и заметно опала. Взлет прошел благополучно. В Бетлсе не успела я выйти из самолета, как механики Фрэнк Тобук и Канадец принялись снимать лыжи и ставить на их место колеса, предназначенные для лета. Это означало, что до конца ледолома мы не сможем вылететь на север через хребет Брукса.

Почему Крис передумал становиться лагерем на озере Тулиалек?

Оказывается, основная масса оленей уже прошла на запад. Поэтому и нам следовало податься на запад. Наше счастье, если мы сумеем определить местонахождение одного из крупнейших полярных стад карибу (считается, что на Аляске их пять) и пристроиться по пути его следования.

Человеку, живущему в условиях цивилизации, невозможно представить себе, с какими трудностями мы столкнулись. В условиях цивилизации не один, так другой человек может ответить на интересующий вас вопрос, и можно надеяться на помощь. Нам же приходилось строить свою работу на сплошных неизвестных — ждать помощи было не от кого.