Сюзанн Моррисон - Йога-клуб. Жизнь ниже шеи

Я боюсь вести этот дневник. Мне страшно быть честной с самой собой, но я дала обещание, что не стану врать. С тех пор, как один мой бывший прочел мой дневник (в котором, к сожалению, была запись о том, как я изменила ему со студентом инженерного факультета из Германии по имени Йохим… или Йоханн… не помню), не могу заставить себя писать о чем-нибудь шокирующем, разве что в зашифрованном виде. Но это путешествие целиком принадлежит мне. Там не будет ни моего парня, ни родных, и если я напишу что-нибудь потенциально взрывоопасное, перед возвращением домой дневник всегда можно сжечь, так ведь?

Я не исповедовалась уже более десяти лет. В детстве после исповеди мама все время спрашивала: «Теперь чувствуешь себя как-то лучше, правда? Как будто заново родилась». А я себя обычно чувствовала виноватой после этих слов. Мне никогда не удавалось до конца, честно, искупить свои грехи: если священник предписывал прочесть двенадцать раз «Аве Марию» и десять — «Отче наш», я по два-три раза повторяла каждую молитву, и дело с концом. При этом понимая, что ни капли не очистилась.

Но теперь я готова к духовному очищению. Эта поездка на Бали кажется захватывающим приключением, стоит только подумать о том, что я проведу два месяца с Индрой, которую обожаю. Но с другой стороны, она представляется мне и двухмесячным наказанием с обязательным прочтением «Аве Марии» и «Отче наш», стоит только подумать о том, что придется находиться рядом с Лу, ее другом, — они будут вместе вести занятия.

Лу меня ужасно пугает. У меня такое чувство, что он читает мои мысли. Черт, даже сейчас я пишу, и у меня возникло такое противное ощущение, что он знает об этом. Так и вижу его на Бали, в какой-нибудь тихой и спокойной комнате для медитации, без рубашки, загорелого, в льняных штанах с эластичным поясом. Он дышит глубоко и телепатически общается с Бабаджи, а потом вдруг открывает глаза — и видит все, чем я тут занимаюсь. Не умом видит, а телесно-психическим взглядом.

Когда прошлой осенью я стала ходить в студию «Индру» (Индра+Лу), то сразу обратила внимание на группку слегка воняющих, но крайне сосредоточенных йогов, следовавших за Лу повсюду, будто тот был Иисусом в шортах из спандекса. Они не выказывали страха в его присутствии, демонстрировали лишь почтение и восхищение.

Рядом с Лу я чувствую себя очень маленькой и очень слабой. Может, потому, что он всех своих учеников называет «люди» — как будто в нас гораздо больше безнадежно человеческого и ущербного, чем в нем. А может, просто потому, что Лу напоминает мне священника. Священника, который пахнет карри, священника с желтыми от куркумы ногтями, который жует гвоздику вместо жвачки. Лу — один из тех йогов, которые наверняка пользуются скребком для языка. По-моему, скребки для языка — это отвратительно.

При этом Лу не индиец. Кажется, он родился и вырос в Коннектикуте. По йога-студии ходит легенда, согласно которой в конце шестидесятых Лу стал хиппи, отрастил волосы и обрядился в восточноиндийские балахоны, напоминающие длинные бабушкины ночнушки. По количеству употребляемых галлюцинногенов он мог бы составить конкуренцию Тимоти Лири [2] Американский писатель, психолог, участник кампании по исследованиям психоделических препаратов. — Примеч. ред. , а когда с наркотиками было покончено, в течение четырех лет сидел только на фруктовых соках.

Когда я впервые пришла на занятие, он посмотрел прямо на меня и сказал:

— Люди, если вы пришли заниматься йогой так же, как занимались аэробикой в восьмидесятые, пожалуйста, уйдите. Йога — не аэробика. Это духовная практика. Когда я увижу, что вы практикуете по-настоящему, то стану уделять вам больше внимания.

С тех пор я на его классы старалась не попадать. Но теперь придется наблюдать его целыми днями. Кошмар.

Когда я в прошлый раз была в Нью-Йорке — около года тому назад, — то сидела и курила в «Старбаксе» — и вдруг услышала, как у входа в соседний йога-клуб разговаривают две девушки. Они, по сути, перемывали косточки третьей, но делали это йогично. То есть их сплетни якобы предназначались для того, чтобы выразить тревогу о ближнем, а не облить его грязью. Они обсуждали какую-то девушку, с которой вместе учились на курсе подготовки преподавателей. Обе говорили мягкими голосами, растягивая гласные и делая их кругленькими, как груди богини Лакшми. Видимо, их сокурсница совершила какой-то недопустимый проступок, потому что разговор выглядел примерно так: