Игорь Беляев - Гибрид - Для чтения вслух

— Как вам не стыдно! Вы культурный человек! Обкрадываете своих внуков! Просто стыдобища!

Дедушка молча спрятался в своей ванной.

Бабушка объяснила тете Ире, что Бориспалыч вовсе не жулик, он это делает бессознательно. А сахар при его болезни — это питание для мозга.

От этой истории у всех испортилось настроение. А в плохом настроении разве можно переписывать диктант?

Адельсидоровна иногда приходит с базара и «несет всякую чушь». Мама ловит ее на слове и выводит на чистую воду:

— Почему вы на каждом шагу привираете?

Бабушка страшно обижается:

— Я же не говорю неправду, я просто… немножко преувеличиваю. Она оправдывается и горько плачет:

— Вай мэ, вай мэ! Зачем я вышла за этого человека.

Мне ее очень жалко!

Я ведь тоже никогда не вру, а просто преувеличиваю.

Однажды мой дедушка Бориспалыч взял и умер. Не понарошку.

Как только к нам подселили Срулевичей, надо было куда-то девать бабушку с дедушкой. Из ванной выкинули ванну и колонку, которую топили дровами. Все равно зимой никто ее топить не собирался, потому что дров не было. Да и воду давали, когда захочется, — только утром и вечером. Так что никакого смысла в ванной не было.

Вместо колонки поставили маленькую железную печку и назвали ее буржуйкой. Притащили из театра еще диванчик, тумбочку. Повесили занавеску. И получилась роскошная комната для дедушки.

— Как отдельный кабинет, — прокомментировала Марипална.

На тумбочку дядя Павлуша раздобыл лампу. Но дедушка уже перестал читать газеты и своего Карла Маркса.

На улицу он тоже больше уже не выходил. Потому что по Советской с октября гулял такой ветер, что сшибал с ног. Было скользко даже в калошах.

На валенки пока никто не перешел. Из-за мокроты. Да и валенки, откровенно говоря, были не у всех. Из Москвы мы свои не захватили — думали, что война до зимы еще кончится. А цены на базаре подскочили до небес и теперь были нам не по карману.

Ходили слухи, что эвакуированным будут выдавать валенки по карточкам. Правда, когда — не сказали.

Первый снег выпал и растаял еще в октябре. А потом опять выпал и уже не таял. Так что зима, по всей видимости, как говорили и в школе, и у нас дома, была уже не за горами. Хотя лично я никаких гор в Чкалове не заметил.

Пока дворники не намели сугробы аж до второго этажа, и мы построили во дворе настоящую горку с ледяным спуском. Котик катался стоймя, а мы — на попке.

Последнее время дедушка ни с кем не разговаривал. Сидел в своей ванной. Когда мы обедали, бабушка относила ему тарелку в комнату. Чтобы он никому не портил аппетит. Над ним уже никто не смеялся.

Адельсидоровна на него иногда покрикивала, потому что он плохо слышал и перестал за собой следить. Сама она переселилась в нашу комнату за шкап.

Дядя Леня мотался туда-сюда с резинкой для трусов, чтобы мы не подохли с голода. А мы и не собирались дохнуть. Мама ходила по урокам музыки. Я в школу. Тетя Маша с дядей Павлушей торчали в театре. После того как товарищ Левитан стал сообщать в последний час, что немцев прогоняют от Москвы все дальше, мы ходили в хорошем настроении и думали, что летом война уже точно кончится. Надо было продержаться только зиму. Но дедушка не продержался…

Я был в комнате и делал свои уроки.

И тут бабушка начала барабанить в дверь уборной и кричать:

— Открой сейчас же! Ты слышишь меня? Открой сейчас же!

Дедушка заперся и не открывал. А задвижка в уборной была крепкая. Машка сбегала за водопроводчиком. Водопроводчик дверь ломать не стал, а заглянул в окошко уборной из дедушкиной комнаты. Тут он разбил стекло, запрыгнул в уборную и открыл дверь. Оказалось, что дедушка лежит на полу уже неживой.

Собрались соседи, прибежал из театра Павлуша, откуда-то появился доктор. Но спасти дедушку он не смог. Потому что, когда человек отправляется на тот свет, его уже обратно не берут.

Бабушка бегала по коридору, вырывала последние волосы и кричала без конца: «Вейзмир, вейзмир!» — горе мне, горе… на своем идише. Соседка сказала, чтобы она перестала плакать, потому что ему уже не поможешь. А надо думать про похороны. Я стоял в пальто на балконе и дрожал от холода. Смотреть на мертвого дедушку мне не хотелось.

На кладбище дедушку отвезли на лошади. Достать машину дядя Павлуша не смог. Мы долго шли за подводой на окраину города. Стегал снег. Даже под шубу пробирался холод. Перед тем как гроб заколотили и спустили в яму, я все-таки решился и посмотрел ему в лицо. Дедушка лежал спокойно, как во сне. Даже чуть-чуть улыбался. У него лицо сразу помолодело, потому что хоронили без очков и в белой рубашке.