Лысенко В.Г.(ред.) - Smaranam. Памяти Октябрины Федоровны Волковой. Сборник статей. - 2006

Изучение — не случайно ли здесь это слово? Забавно, но Бидия Дандарович Дандарон, говоря о себе и своих учениках, никогда не употреблял слова «изучать», только— «заниматься». Потому что «изучать» предполагает и уже сформулированный в науке процесс, и ожидаемый результат, в то время как «заниматься» включает в себя и твое собственное понимание того, чем ты занимаешься, и себя в этом занятии. Но ведь понимание — тоже загадка. Не будем умножать вопросительные знаки, как говорил Ницше. У понимания совсем другая феноменология. Изучая, мы ожидаем результат и от себя, и от вещи (текста, книги, идеи, наконец). Понимание не проявляется в видимом результате. Мы его фиксируем в себе как то, что может случиться, может не случиться. А время идет. Изучаем, еще не понимаем. Начинаешь думать, что понимание зависит от времени. В концов концов понимание — это функция времени. Так во всяком случае, если это о буддийской философии. Отвлекаюсь в сторону времени в этой самой философии. Время -— какое? чье? Зависит от той или иной школы в буддийской философии, к которой ты обращаешься. Итак, время понимания. Ты, конечно, держишь в своем мышлении буддийскую философию как объект, который не изменится, пока ты стараешься его понять. Говоря буддистически, это совсем не так. Потому что— следуя саутрантикам, во всяком случае — любое время, это время изменения, другого времени нет. Время изменения «висит» над нашим занятием буддийской философией. Отделить в этом времени то, что изменяется в твоем сознании, от того, что изменяется в осознаваемом

твоим сознанием, практически невозможно. Так ты начинаешь, только начинаешь и только через время понимать, чем ты собственно занимаешься.

Но за мной поле работы великих исследователей. Здесь Эжен Бюр-нуф, Сент-Иллер, Брайан Ходжсон, Де ла Валле Пуссен, Керн. И так до великих нашего времени: Щербацкого, Розенберга, потом Конзе, Ламот, Туччи. Поле не только работы, но нарабатывания — для нас. То есть мы занимаемся не только самими буддийскими текстами и так называемыми «буддийскими языками», но и тем, как их познали, изучили другие, жившие до нас или в одно время с нами.

Я уже здесь сказал о времени индивидуальных изменений сознания тех, кто занимается буддийской философией. Но время существует и в другом своем аспекте, который назову, по Гуссерлю, аспектом апперцепции. То есть аспектом, в котором буддийская философия воспринимается не-индивидуально, интерсубъективно, а чуть ли не массово. На что мне могут возразить: какая тогда будет, к черту, философия, опять религиозно-мистический вздор какой-то. Возражение не принимается, ибо такая апперцепция буддийской философии невозможна без буддийской философии как «изначально данного», из него эта апперцепция исходит, к нему же она возвращается. Итак, пусть в самой вульгарной форме — :Нирвана для всех, Нирвана достижима в этом твоем рождении, Нирвана сейчас и навсегда. Отсюда— чрезвычайная популярность буддийского тантризма в различных его тибетских версиях во 2-й половине XX в. Волна невежества! — воскликнешь ты. Совсем не обязательно. И такой твоей реакции, неизбежно снобической, противопоставим тот простой факт, факт жизни, что многие высокопрофессиональные исследователи текстов и концепций буддйской философии также оказались как бы накрытыми этой волной популярности «практического» буддизма. Потому что при более внимательном подходе к такой современной апперцепции буддийской философии мы начинаем понимать, что эта апперцепция является возможным выводом из начальных аксиоматически введенных постулатов буддийской философии, постулатов, к которым нам опять и опять придется возвращаться. Тогда лучше назвать такую апперцепцию, также являющуюся функцией от времени, просто религиозно-прагматической. В чем же смысл такой прагматики, все равно какой смысл— положительный или отрицательный? Напоминаю, всякий раз, когда мы идем назад от наличной прагматики к начальным постулатам, мы идем на серьезный философский риск. И это так прежде всего потому, что мы еще не сформулировали правил такого обратного движения. Но здесь нам придется разделить два аспекта этого феноменологического перехода, сколь бы он ни был элементарен. Ведь с одной стороны, если ты хочешь заниматься буддийской философией, то ты можешь этого хотеть для достижения Нирваны. Это — субъективныйпрагматический аспект той апперцепции, о которой мы говорили. В порядке феноменологической критики ты можешь продолжать свои возражения и с полным правом заявить: но ведь как раз в смысле начальных постулатов буддийской философии совершенно очевидно, что буддийская философия как средство достижения Нирваны, да и сама Нирвана как цель и фокус философских и любых других (логических, аскетических) усилий, вместе с желанием и стремлением к достижению Нирваны, вместе со всеми целевыми, мотивационными «для того, чтобы...», — что все это не существенно. Короче говоря, Нирвана— ни для чего.Или иначе, если Нирвана когда-лй %бо и где-либо была кому-либо нужна,то буддийская философия как учение о Нирване и ее достижении никогда бы не появилась на свет Божий. С другой стороны, в объективномаспекте та же прагматика может быть понята иначе, а именно, что Нирвана, желание Нирваны, стремление к Нирване, вместе со знаниемо Нирване, предполагаются начальными постулатами буддийской философии как нечто объективно данное в бесконечности времени и безграничности пространства, но как субъективно не постигаемое.