Гиббон Э. - Закат и падение Римской империи. Том 2

Я не могу воздержаться от цитирования энергических выражений Юлиана: Emoi de dokei tais poiesi peteyein melon ta toiayta, в toytoisi tois kompsois, Off to psycharion drimy men, hygies de oyde en Ыере1(Я же считаю, что городские жители во все эго гораздо больше верят, чем все эти разряменные обитатели дворцов, поскольку душа первых сильна, а у вторых здоровье в неброкении. - Перев. ред^Речь 5, стр. 161. Юйиан также заявляет о своей твердой вере в ancHia или священные щиты, упавшие с неба на Квирииальский холм, и скорбит о странном ослеплении христиан, которые предпочли крест этим небесным трофеям. Apud Cyril, кн. 6. стр. 194.

1€* См. принципы аллегорий у Юлиана (Речь 7, стр. 216-222). Его доводы менее нелепы, чем доводы некоторых новейших богословов, которые утверядеют, что бессмысленная или полная противоречий доктрина должна быть божественной, потому что никому не пришло бы в голову выдумывать ее.

17* Евнвпий сделал этих софистов сюжетом написанной им истории, которая полна пристрастия и фанатизма, а ученый Бруккер (Ист. филос„ том Н, стр. 217— 303) потратил много труда на то, чтобы описать их неинтересную жизнь и непонятную доктрину.

** Юлиан, Речь 7, стр. 222. Он кпянетсяс самым пылким и восторженным чувством благочестия и опасается не в меру обнаруяолъ сущность этих священных мистерий, над которыми неверующие стали бы смеяться нечестивым и язвительным смехом.

^ См. пятую речь Юлиана Но все аллегории, придуманные последователями Платона, не стоят коротенькой поэмы Катулла, написанной на тот же сюжет. Переход Аттиса от самого дикого энтузиазма к спокойной трогательной печали о своей невозвратимой потере должен возбуждать в мужчине сострадание, а в евнухе отчаяние

*** Правильное понятие о религии Юлиана можно извлечь из его сочинения «Цезари» (стр. 308, с примечаниями и объяснениями Шлангейма), из его отрывков in Oml, кн. 2, стр. 57,58 и в особенности из богословской речи in Solem Regent, стр. 130-158, с которой он, из доверчивой дружбы, обратится к префекту Саллюстию.

21)Юлиан принимает эту грубую мысль, приписывая ее своему любимцу Марку Антонину (Цезари, стр. 333). Стоики и последователи Платона колебались мехаду телесным сходством и духовной чистотой, однако самые серьезные из философов склонялись в пользу той причудливой мечты Аристофана и Лукиана, что неверующее поколение может уморить бессмертных богов голодом. 6м. Замечание Шлангейма. стр. 284.444 и сл.

^ НвНоп lejB, to drfln agafma kai empsychon. kai ennoyn, kai agathoergon toy nofctoy petros (я говорю, что солнце - живое, одушевленное, разумное, благодетельное изображение Умного Отца. - Перев. ред) (Юлиан, Послание 51.6 другом месте (apud. Cyril 87 кн. 2, стр. 69) он называет солнце богом и троном божьим. Юлиан верил в платоновскую Троицу и только порицал христиан за то, что они предпочли смертного Логоса бессмертному. (Помощь, оказанная философией первобытному христианству, не находится в противоречии с ее противоположным влиянием на Юлиана. При правильном взгляде на эти два факта они оказываются вполне совместимыми один с другим. Во-первых, существенный характер христианства совершенно изменился Из религии, удовлетворявшей две главные потребности того времени - потребности в духовном лульте и в твердом веровании в бессмертие души, оно превратилось в политико иорервпесиое мирское господство над опасениями, мнениями, ресурсами и богатствами покорной толпы. Оно почти совершенно отбросило философию, которая была его союзницей, и лишь употребляло самые неопределенные ее термины как воинственный клич в борьбе партий, споривши* из-за выгод власти. Это

в его Имп. Юл. стр 118 и 134 и в его Историк стр. 49 и 140. Следующие слова Невидера сводят все под одну точку зрения: «Руководимые мирскими целями епископы, поведение которых было виной того, что имя Господа прсь износипось менаду язычниками с хулою, свирепствовав! против язычества и были гого-эы награмдоь всем, что могли добыть благодаря своему могущественному влиянию при дворе и в особенности милостями монарса, титулами и почетными должностями, лицемерие те* кто ценил земные блат более небесны». Затем тот же писатель рассказывает. как эта безнравственность служила поощрением для тех, кто пытался поднять язычество из его упадка Привычки и страсти, не терпящие никаких перемен, многим помешали покинуть религию ик отцов; а ведя, как философия помогла введению и успехам враидабной веры, они задумали - как уже было замечено ранее - употребить то же средство для обновления своей собственной религии. Вновь оживившийся платонизм Аммония Саккаса не имел в виду згой цели, но некоторые из его положений, развитые до нербьмайных размеров, оказались пригодными для такой попытки и с этой целью были или усвоены с фанатизмом или бессовестно извращены. «Изображение религиозных понтий символами, заимствованное из философии неоплатоников, было главным средством, к которому прибегали для того, чтобы дать язычеству возможность бороться с христианством, и для тога, чтобы придать искусственную жизнь тому, что уже отжила Философские идеи и мистические толкования доокны были придать более возвышенный смысл старому нелепому учремадению. Теургия и томя торговля хвастливыми мистериями также способствовала своими обманчивыми хитростями тому, чтобы привлекать и порабощать умы, на которые влияла не столько настоящая потребность в религии, сколько праздная любознательность желавшая проникнуть за пределы того, что доступно человеческому уму» (Неаидер, Ист, ч М, стр 5Ц Нет более убедительного доказательства услуг, оказанные фистианству философией, чем это отчаянное усилие употребить ее на поддержку безнадежно погибавшего дела Неудача этого усилия делает всякие комментарии излишними; мы можем только заметить, что даже в руках Юлиана оно не было способно возвратить жизнь таким ребмеким суевериям. Ни его бесспорные дарования ни его пылкий энтузивзм, ни его императорская впасть, ни выгоды, доставленные ему соперниками тем, что они уклонились от своих принципов, - ни-что не могло воскресить того, что было отвергнуто духом того времени. - ЙЬдаг)