Гиббон Э. - Закат и падение Римской империи. Том 2

^ У Экгеля есть интересное применение касательно этого ненавистного названия Он утвериадает, что слово «вероотступничество» означает просто перемену убемадений и что само по себе оно нисколько не оскорбительно, а становится оскорбительным в устах тех, от кого отрекся новообращенный. Хотя он сам и деисти-анин, тем не менее он утвермадает, что Константин был такой же вероотступник, как и Юлиан. «Non vererer Chrictianus ego, spectate ejus vocis nature, ipsum Constantinum M. vocare apostatam, quippe qui, abjecto pdytheismo, Christiana sacra resoexit» Num. Vet, чД стр. 130, примеч. - Издат.

^ Я приведу некоторые из его собственных выражений из коротенькой религиозной речи, написанной императором-первосвященником для порицания смелого нечестия одного циника: АН* homos boyto de ti toys theoys pephrika, kai phHo, kai sebo, kai adzomaUcai panth* haptos ta toiayta pros aytoys pascho, hosaper an tis kai hoia pros agathoya despotas, pros dkteskaloys, pros pateras, pros kedemonas (Таким образом, так же, как я трепетал перед богами, я люблю их и почитаю, и благоговею перед ними, и просто терплю все, что они ниспошлют, подобно тому, как терпят все от добрых господ учителей, отцов, попечителей. - Переш. ред). Речь 7, стр. 212. По-видимому, ни разнообразие, ни богатство греческого языка недостаточны для выражения его пылкого благочестия.

** Этот оратор обнаруживает некоторое красноречие, много восторженности и еще более тщеславия когда обращается в своей речи и к небесам и к земле, и к людям и к ангелам, и к живым и к мертвым и главным образом к великому Констанцию (ei tis aisthesis - выражение языческое и очень странное). Он кончает смелым утверждением, что он воздвигнул памятник не менее прочный и гораздо удобнее переносимый с места на место, чем Геркулесовы столбы. См. Григория Назианзина, Речь 3, стр. 50*. 4. стр. 134.

^ См. эту длинную брань, которая была неосновательно разделена на две речи в Полном собрании сочинений Григория НаЗианзина, том I, стр. 49-134. Париж, 1630 г. Она была обнародована Григорием и его другом Василием (4, стр. 133) почти через шесть месяиев после смерти Юлиана, когда его смертные останки были перенесены в Таре (4. стр. 120), но в то время как Иовиан еще был на престоле (8, стр. 54; 4, стр. 177). Я пользовался французским переводом, изданным с примечаниями в Лионе, в 1735.

9Nicomediee аЬ Eusebio educatus Episcopo, quern genere longius contingebat (Аммиан, XXII, 9)l Юлиан никогда не выражал никакой признательности к этому арианскому прелату, но восхвалял своего наставника евнуха Мардоиия и описывал его способ воспитания внушивший ученику страстное влечение к гению и. мажет быть, к религии Гомера. Миэологон, стр. 351,351. (Всякая подробность, касающаяся воспитания столь замечательного человека, имеет интерес и значение. Неандер и в своем сочинении «Юлиан», и в своей «Истории христианской религии» обратил серьезное внимание на этот предмет, в так как все сообщаемые им сведения почерпнуты из лучших источников, то мы воспользуемся некоторыми из них для того, чтобы исправить некоторые ошибки Гиббона и пополнить некоторые из его упущений. В Nell приложений к своему сочинению «Юлиан» Неандер высказывает недоверие к утверждению Аммиана, что Юлиан воспитывался в Никомедии под руководством местного епископа Евсения так как «этот прелат был назначен епископом константинопольским до собиравшегося в Антиохии в 341 г. собора, и вскоре после того умер»; а Юлиан не жил в Никомедии до 315 года. Впрочем, так как Юлиан провел в Константинополе часть своего детства, то этот епископ, может быть, и принимал в этом городе в течение непродолжительного времени какое-нибудь участие в заботах о его воспитании. Однако во второй части своего сочинения Неандер говорит, что к молодому двоюродному брату императора родственники относились почти с полным пренебрежением и что он был поручен «престарелому наставнику Мардонию, а этот Мардоний был раб, доставшийся по наследству семейству его матери и воспитанный его отцом для того, чтобы он мог познакомить ее с изящной литературой». Отсюда ум Юлиана вынес свои первые впечатления Но мальчик был от природы одарен такими умственными способностями, которые влекли его к возвышенным идеям. Впоследствии он писал о себе самом (Гимн к Солнцу, стр. 130): «С моей ранней молодости я чувствовал сильнейшее влечение к великолепию бога Солнце {Гелиоса). Появление небесного светила приводило меня, даже в моем детстве, в такое восторженное состояние, что я не только старался смотреть на него не сводя глаз» но нередко выходил на открытый воздух в светлые безоблачные ночи, и, не заботясь ни о чем другом, я с восторгом любовался звездным небом, забывая обо всем* что касалось самого мена и не слыша того, что мне говорили. Я мог бы рассказать еще многое, если бы я захотел сообщить, что думал я в такие минуты о богах». После того Юлиан провел шесть лег в уединении в Мацелле, там один восторженный поклонник гения Древней Греции, по имени Никокпес, научил его изучать Гомера «как руководителя к высшей мудрости, чрез посредство аллегорических толкований». В этот период его жизни, когда мысли юноши сложились в принципы зрелого человека, этот пылкий ум погружался в восторг, разливавший неземной свет на все, к чему он прикасался Из этого уединения Юлиана перевезли в Константинополь; там ему не дозволили слушать лекции первого ритора того времени» явного язычника Либания, а дали в воспитатели человека с меньшими дарованиями и без всяких принципов по имени Экеболия, который «в царствование Констанция был ревностным христианином и решительным врагом язьмества; потом, в царствование Юлиана, сделался столь же ревностным язычником и врагом христианства, а после смерти Юлиана еще раз притворился христианином и подчинился наложенной церковью эпитимии для того, чтобы снова быть допущенным в ее лоно». Когда император нашел нужным отправиться на запад, он отослал своего двоюродного брата в Никомедию. За молодым ученым, которому было в то время двадцать лет и который привлекал на себя особое внимание как член императорской фамилии, стали ухаживать тамошние философы, в особенности те, которые принадлежали к числу неоплатоников, не сочувствовавших христианству, и у которых было много школ в Малой Азии. Самыми знаменитыми мейаду этими наставниками были Эдесий, Хрисанфий, Евсевий и Максим. Этот последний был «ловкий фокусник» и уверял, будто имеет власть над сверхъестественными силами. Узнавши о прибытии в Никомедию такого высокопоставленного лица, он отправился туда и приобрел там такой кредит, что склонил восприимчивого Юлиана последовать за ним при его возвращении в Эфес; там хитрости и лесть ионийских софистов воспользовались прежними влечениями Юлиана для того» чтобы достигнуть его тайного обращения в язычество. После того, как был умерщвлен его брат Галл, его два раза вызывали ко двору в Милан и два раза дозволяли жить в Афинах. Слава этого города, памятники его древнего величия окружавшие его привлекательные и величественные изображения героев и богов, наглядное представление всего, чему Юлиан верил в глубине своей души, беседы с учеными и их изъявления уважения их основательная гордость славными предками и негодование при мысли, что такую славу может помрачить новая система, у которой нет никакого прошлого, - все это довершило и упрочило в душе Юлиана перемену (если можно назвать переменой мало-помалу развившееся убеодение), которую он не смел обнаружить при жизни Констанция из опасения погубить себя Таково содержание рассказа Неаедера в его «Истории христианской религии» (ч. 3, отд. 1, стр. 49-58) и в его «Императоре Юлиане» (отд 2, стр. 71-87). -