Ганс - Сексуальная жизнь в Древней Греции

Следующая эпиграмма вполне может быть названа «Промахнулся!»: «Постой, прелестница. Как звучит твое прекрасное имя? Где я могу тебя увидеть? Я дам тебе все, что пожелаешь. Ты даже не отвечаешь. Где ты живешь? Я пошлю кого-нибудь за тобой. Ты с кем-то помолвлена? Прощай, надменная. Ты даже не скажешь мне «прощай»? Я вновь и вновь буду у твоих ног, я знаю, как склонить даже не такую суровую женщину. А теперь прощайте, сударыня».

По мере того как поэт становится старше, его язык теряет прежнюю остроту, он размышляет о юности и сладостных любовных играх, которые сменились теперь мудростью и благоразумием, утешаясь той истиной, что всему свое время.

Из чистой лирики этого периода почти ничего не сохранилось. Александр Этол, родившийся в Этолии накануне III в. до н. э., в своей элегии, озаглавленной «Аполлон», вывел бога-пророка, рассказывающего истории о несчастной любви. У Парфения сохранился ее образчик – история о любовной страсти жены Фобия к прекрасному Анфею, которого она тщетно пыталась соблазнить, а затем в отместку бросила в глубокий колодец.

На юге Италии, особенно в разгульном Таренте, где, как писал Платон, во время Дионисий весь город предавался пьянству, развился особый род фарса – хиларо-трагедия, или так называемый флиак, грубый народный фарс такого рода распространился по всей Греции. Эти фарсовые произведения были введены в литературу Ринтоном из Тарента, которому приписывают авторство тридцати восьми таких фарсов, большинство из которых были пародиями на пьесы Еврипида. От них не осталось ничего, что заслуживало бы внимания, однако из сюжетов вазовой живописи с изображением флиакских сцен или из трагикомедии Плавта «Амфитрион» можно составить представление о грубом и местами непристойном характере этих народных представлений. В соответствии с Афинеем, флиаком был не кто иной, как тот, кто носил изображение фаллоса. По мнению Аристоксена, знаменитого музыканта и биографа, существовало два вида таких народных фарсов – «хилародии», или «симодии» и «магодии», или «лисиодии» (названия происходят от имен их сочинителей – Сима и Лисида; название «магодии» могло означать их магическое воздействие на зрителей). Представления сопровождались музыкой и танцами, с той разницей, что в первом случае актеры исполняли мужские и женские роли в сопровождении струнных инструментов, а во втором – аккомпанемент дополнялся стуком котелков и ударами кимвалов, а женские роли исполнялись в мужских костюмах, при этом непристойные телодвижения играли весьма важную роль.

В соответствии с Семодом, итифаллические актеры носили уже упоминавшиеся тарентинидии – разновидность обтягивающего трико. Такие одежды носили также и так называемые гипоны, то есть плясуны на ходулях.

То, что известно о творчестве кинедов, недалеко ушло от поэзии флиаков по количеству гротескных непристойностей. Мы еще вернемся к названию и содержанию этой упадочной поэзии в главе о гомосексуальной литературе, хотя здесь можно ее упомянуть, поскольку один из ее выдающихся представителей Сотад из Маронейи на Крите использовал эту форму, пытаясь поведать всю правду о великих людях и правителях того времени, в особенности обращая внимание на странности их сексуальных отношений. Например, одно из стихотворений было направлено против Белестихи, любовницы царя Птолемея II (285–247 гг. до н. э.), которой царь, как рассказывает Плутарх, воздвиг храм как Афродите Белестихе. В непристойных стихах Сотад высмеивал женитьбу царя на его сестре Арсиное, откуда и произошло его имя Филадельф. Царь был глубоко оскорблен и долгое время держал поэта в темнице, откуда тот сумел, наконец, бежать, но его свобода длилась недолго, его поймал в море один из морских стражей царя и приказал бросить в море в свинцовом жилете.

Клеомах, борец из Магнезии, если верить Страбону, одновременно влюбился в кинеда и в девушку, которую тот содержал, а позже попытался представить их отношения в форме диалога. Реалистическая направленность эллинистической поэзии и ее склонность к жанровым зарисовкам повседневной жизни способствовали развитию жанра мима, о котором мы уже говорили. Из первых мимов Софрона и других авторов не осталось ничего, что заслуживало бы отдельного разговора; из тех же, что сохранились до наших дней, первое место занимают очень условные мимы Феокрита. Анализ буколической поэзии, то есть поэзии пастухов (букв. «буколов»), и места, которое Феокрит в ней занимает, не входит в задачу нашего исследования. Мы постараемся, насколько это возможно, сделать краткий обзор эротических сцен в тридцати длинных поэмах Феокрита, имеющихся в нашем распоряжении, к которым можно добавить сорок четыре эпиграммы. Их по преимуществу гомосексуальное содержание мы обсудим в следующих главах. Едва ли какая-нибудь из поэм Феокрита свободна от эротики; поэтому мы упомянем лишь наиболее значительные и должны просить читателя дополнить то, что здесь будет сказано, чтением самих поэм. В чередующихся строках два пастуха повествуют о несчастной любви, любовных страданиях и преждевременной смерти главного героя буколической поэзии Дафниса. Вторая буколика представляет собой чудесную песнь – плач покинутой девушки и ее попытку вернуть любимого с помощью магических заклинаний. В полнолуние в пустынной местности за городом возле дороги она совершает колдовские обряды, но не помогает ни птичка-вертишейка, привязанная к колесу, ни восковая фигурка неверного возлюбленного, помещенная в огонь: