Ганс - Сексуальная жизнь в Древней Греции

Далее, эти законы Солона относились только к афинским гражданам, в то время как масса ксеной, то есть эмигрантов не-афинян, имела в этом отношении полную свободу. Следовательно, эти законы очень рано перестали исполняться, даже суровость наказания [147]не сильно сдерживала преступавших закон, поскольку profasis filias всегда была лазейкой, то есть утверждением, что это произошло «под влиянием минуты»; и разумеется, молодежь зачастую выбирала сиюминутную выгоду, не заботясь о будущих последствиях. Однако эти законы были направлены не на уничтожение самой педофилии, даже не на ее организацию и профессиональную деятельность, и это видно из того факта, что государство снижало налоги тем, кто поставлял мальчиков и юношей в распоряжение любовников, так же как и женщин в дома терпимости (Эсхин. Тимарх, 119).

Диоген Лаэрций рассказывает, что Сократ (Ксен. Мем., ii, 28), будучи мальчиком, был любимцем своего учителя Архелая, что подтверждает и Порфирий (там же, 201), который пишет, что семнадцатилетним юношей Сократ все еще не прекращал интимных отношений с Архелаем, поскольку в то время он был очень чувственной натурой, впоследствии эта чувственность сменилась работой интеллекта.

Ксенофонт, например, заставляет Сократа говорить: «Пожалуй, и я мог бы оказать тебе содействие в охоте за совершенными людьми по своей склонности к любви: когда я почувствую влечение к кому-нибудь, я страшно, всем существом стремлюсь к тому, чтобы те, по ком я тоскую, тоже тосковали по мне, чтобы тем, с кем мне хочется быть в общении, тоже хотели общения со мной» [148].

В «Пире» Платона Сократ говорит: «Я открыто признаю, что не понимаю ничего, кроме любовных отношений», и «я утверждаю, что искусен в делах любви», что согласуется с некоторыми местами «Пира» Ксенофонта, например: «Я не могу припомнить времени, когда я не был бы безумно влюблен в кого-нибудь» или когда Сократ описывает впечатление, которое на него произвела красота

Автолика: «Как огонь в ночи привлекает к себе все взоры, так и красота Автолика сразу притягивает мужские взоры и никого не оставляет равнодушным».

Когда Критобул сел рядом с ним, на него это произвело такое впечатление: «Это было плохо. Мне пришлось тереть свое плечо пять дней подряд, как если бы меня укусила фаланга, и до самого нутра меня пронзило это чувство».

Разве эти слова мог произнести человек, не подверженный чувственной любви? И из диалогов Платона «Алкивиад» и «Пир» видно, что красота Алкивиада производила на Сократа неизгладимое впечатление.

Конечно, есть несколько отрывков, в которых Сократ не только уважительно отзывается о любви к мальчикам, но и предостерегает юношей от такой любви. Вот один диалог Сократа, приведенный Ксенофонтом, в котором Сократ не советует целовать красивого юношу: «А красавцы при поцелуе разве не выпускают чего-то? Ты не думаешь этого только оттого, что не видишь. Разве ты не знаешь, что тот зверь, которого называют молодым красавцем, тем страшнее фаланг, что фаланги прикосновением выпускают что-то, а красавец даже без прикосновения, если только на него смотришь, даже издалека, впускает что-то такое, что сводит человека с ума? (Может быть, и Эрот потому называется стрелком, что красавец даже издали наносит раны?) Нет, советую тебе, Ксенофонт, когда увидишь такого красавца, бежать без оглядки. А тебе, Критобул, советую на год уехать отсюда: может быть, за это время, хоть и с трудом, ты выздоровеешь» [149]. Подобного рода свидетельства можно встретить в собрании Кифера.

С другой стороны, античная Греция не была готова легко поверить, будто педофилия Сократа была лишь интеллектуального рода; и насколько мы понимаем, люди, жившие в это или близкое к нему время, были в более выгодном положении для того, чтобы судить гораздо вернее, чем можем судить мы, обладающие лишь обрывочными знаниями. В комедии Аристофана «Облака», где Сократ всячески осмеивается, разумеется, нет ни слова, из которого можно было бы заключить, что учитель был привержен чувственной стороне педофилии.

Подводя итог: Сократ, будучи эллином, всегда открыто и с пониманием смотрел на красоту мальчиков и юношей; интимные отношения с эфебами также были ему не чужды; однако сам он насколько возможно воздерживался от практического выражения своих страстей. Он даже готов был отрицать чувственные отношения, поскольку его несравненное искусство наставлять молодые души и вести их к наибольшему совершенству являлось вполне удовлетворительной компенсацией. Эту способность к воздержанию он также старался навязать другим в качестве идеала; требовать достижения этого идеала от всех было бы неразумно и никак не согласуется с мудростью «мудрейшего из греков».